Рейдер
Шрифт:
Судя по ароматам, французы варят что-то вкусное. Они втроем тратят на еду меньше, чем два ирландца, но при этом питаются лучше. Бернард Маклафлин и Стив Бэрк готовят редко. Вечером они обычно отправляются к Саре Флинт, у которой можно съесть тарелку бобов с салом и лепешкой всего за доллар, а в удачный день и по субботам — в лавку Фредди Беркли, где за унцию золота можно купить бутылку виски или рома, за два доллара — фунт вяленой говядины и за доллар — фунт хлеба или полтора фунта сухарей. Вернутся ирландцы пьяными и счастливыми, будут долго орать песни и цепляться к французам, пока не вырубятся. Семейство Нэш поужинает и отправится на сходняк, где будет хором петь молитвы. Поскольку мормонов здесь пара сотен, их пение, вне зависимости от желания, будет слушать весь лагерь. Уверен, что мормоны считают это частью своей просветительской работы — несут в массы верное учение. Их вариант христианства, как по мне, наиболее правильный, что ли. Они не пьют, не курят, много работают и приветствуют многоженство. Последний пункт наиболее привлекателен.
Пока жарятся лепешки, я перебираю дневную добычу пинцетом, купленным за три доллара, хотя цена ему от силы центов десять. Сегодня мне повезло: попался самородочек весом грамм восемь. Точнее сказать вес не могу, потому что самая маленькая гирька у меня на четверть унции, а самородок ее малехо перетягивает. В итоге получилось почти пол-унции, что для меня хороший результат. В предыдущие дни набирал меньше. Надо будет и завтра поковыряться в том месте на берегу, где нашел самородок. Вдруг там жила. Наткнуться на жилу и, намыв сразу несколько килограмм, сказочно разбогатеть — мечта каждого старателя. Время от времени такое случается, и тогда весь Мормонский лагерь обсуждает это событие дня три и работает азартнее.
Поужинав, иду за конем и привязываю его к дереву неподалеку от палатки. После чего сижу у входа в нее и думаю ни о чем. Тяжелый физический труд отучает думать и наоборот. У меня во время золотоискания все мысли только о том, как бы побыстрее закончить работу, а еще лучше — избавиться от нее навсегда. Если через пару недель не втянусь, то плюну на старательство и поеду наниматься подшкипером на пароход «Калифорния».
Джон Нэш с двумя женами уходит молиться. Катрин осталась присматривать за добром. Завтра вечером старшие члены семьи останутся дома, а дочь уйдет на сходняк молодежи и, возможно, как в прошлое воскресенье, заночует у подруги. С внебрачными отношениями у мормонов строго, если поймают, заставят жениться или повесят рядышком (не знаю, что хуже), так что родители относятся к ее отлучкам спокойно. Девушка нагрела воду, чтобы помыться. Ванная комната у них между жилищем, одной стеной которого является срезанный вертикально склон, а три другие собраны из камней, тонких стволов, веток и пучков сена, обмазанных глиной, и загородкой из того же материала, имеющей много отверстий в верхней части. Еще достаточно светло, и сквозь дыры в загородке я вижу фрагменты верхней части белого девичьего тела. Чаще всего мне показывают сиськи — упругие, торчком. Катрин не красавица, но симпатичная и фигуристая. Сиськи — самое сильное ее место, о чем наверняка девушке уже не раз говорили, особенно подпившие старатели. По ее набухшим соскам я делаю вывод, что Катрин знает, что я подглядываю, и не меньше меня заводится от этого. Театр одного актера и одного зрителя. При этом оба делают вид, что в представлении не участвуют. Уверен, что ее этому никто не учил. Действует по наитию, предельно просто и верно. Ничто не бьет так сильно по чувствам и не запоминается так ярко, на всю жизнь, как подсмотренное. Если бы на моем месте был семнадцатилетний юноша, которым я физиологически сейчас являюсь, то потерял бы голову напрочь. Может быть, ему бы повезло (или не повезло?!) и стал мужем Катрин, а может быть, просто поразводили бы на платонике, потешили девичье самолюбие и отшили, когда подвернется достойный жених-мормон. В нашем лагере уже есть несколько кандидатов на ее руку из своих, но Катрин явно отдает предпочтение мне, что не нравится родителям. Я не такой, как те, среди кого она выросла, а у женщин непреодолимая тяга рожать от исключений. Природа старается на всякий случай закрепить любое отклонение. Чем разнообразнее вид, тем у него больше шансов на выживание. Другое дело, что ее родители пренебрежительно относятся к природе и с уважением — к единоверцам. Для флирта я слишком стар и циничен, поматросить и бросить нет возможности, так что старательно изображаю безразличие, чтобы еще сильнее раззадорить Катрин. Так ей будет не скучно здесь, да и мне забавно.
9
Буцефал, осторожно переставляя ноги, везет меня вверх по склону, поросшему кустами и группками деревьев. Рядом с рекой и Мормонским лагерем вся съедобная живность выбита. Я решил отъехать подальше и заодно разведать местность. Вдруг здесь есть никому пока не известный ручей, на дне которого… У «золотой лихорадки» есть побочные явления: на все начинаешь смотреть через золотые очки, не замечая больше ничего. А местность здесь красивая. Часто попадаются рощи секвой. Рядом с величественными долгожителями начинаешь чувствовать свою ничтожность, а порой и никчемность.
Этого горного барана-толсторога я заметил издали. Он устроился на отвесной гранитной скале на высоте метров пятьдесят от подножия ее и метрах в тридцати от вершины. Как он туда забрался и как удерживался, не знаю, но там ему точно не угрожали хищники. Ни черный медведь, который меньше бурого и которого называют барибалом, ни росомаха, ни пума не полезут туда за добычей. Забраться при сильном желании они бы, наверное, сумели, а вот спуститься невредимыми — вряд ли, даже при условии, что баран не будет сопротивляться. Я видел
К лагерю возвращался пешком, ведя Буцефала на поводу. Конь тащил на себе тушу горного барана, весившую килограмм сто. По крайней мере, мне хотелось, чтобы добыча весила не меньше. Жаль, нет холодильника. Столько мяса мне хватило бы на месяц.
Соседи-ирландцы сидели в тени у кустов и о чем-то спорили. Наверное, решали, купить только виски или еще и закуску? Вчера они здорово набрались и долго орали заунывные песни про любимый Изумрудный остров и растущую на нем картошку. Как мне сказали, Ирландия сейчас — главный экспортер картошки.
Завидев мою добычу, Бернард Маклафлин сразу предложил:
— Если дашь пять фунтов мяса, разделаю тушу.
— И сам смогу это сделать, — отказался я.
— У тебя не получится так хорошо и займет намного больше времени, — сказал ирландец.
— Мне некуда спешить, сегодня выходной, — напомнил я.
— Три фунта — и я разделаю ее за четверть часа, — настаивал он.
— Два, — предложил я.
Про четверть часа он, конечно, загнул, но через полчаса на снятой шкуре лежали аккуратно разложенные куски туши; филе, окорока, ребра, кости, голова и нижние части ног, внутренности, включая желудок и длинные кишки, из которых была удалена пища разной степени переваренности. На всё это уже были покупатели. В последнее время свежее мясо редко попадало в Мормонский лагерь. Ранчеро не спешили продавать бычков, ждали, когда те нагуляют за лето вес, а старателям некогда было уходить за добычей далеко. Да и тащить ее оттуда на себе было тяжко, а нанимать мула или коня — накладно. Вьючных животных использовали для подвоза воды в удаленные от берега выработки или для верчения ворота водяного насоса. Фунт свежего мяса на кости стоил полдоллара. Филе шло по шестьдесят-семьдесят центов. Отвешивал я на весах, взятых в аренду у соседей-мормонов. Заплатил за весы кишками, которые я собирался выбросить. Обычно их использую для изготовления колбасы, но можно и скушать отваренными, если умело приготовить. Купили у меня и шкуру, чтобы выделать и потом спать на ней. Мне остались только рога. Говорят, их можно будет продать торговцу из Сакраменто, который пару раз в месяц привозит в наш лагерь продукты. Хотел приделать их к верху палатки, но оказались слишком тяжелыми, поэтому положил рядом с входом, чтобы отпугивали злых духов.
— Где ты подстрелил толсторога? — спросила Катрин, принеся мне в деревянной мелкой тарелке немного вареных кишок на пробу.
— Поедешь со мной в следующий раз, покажу, — сказал я шутливо.
Подобные предложения она слышит по несколько на день, когда рядом нет родителей. Уверен, что фиксирует каждое, и переживает, если день прошел впустую. Только что я сделал ей день. Впрочем, вечером она пойдет на гулянья с религиозным уклоном, где услышит еще несколько незамысловатых предложений.
— Родители не отпустят, — серьезно говорит она и лукаво добавляет: — А мы думали, ты не интересуешься девушками!
— А какой смысл тобой интересоваться, если я не мормон?! — произношу я.
— Ты бы мог бы принять нашу веру, ты нам подходишь, — сообщает она.
— Считаешь, что ради тебя можно продать душу? — задаю я вопрос, вгоняя ее в когнитивный диссонанс.
— Почему душу?! — не понимает она.
— Потому что обмен своих убеждений на какие-либо блага и есть продажа души в широком смысле слова, — объясняю я, — а тот, кто предлагает такое, выступает коммивояжером дьявола.
— Как я могу работать на дьявола, если я верю в бога?! — удивляется она.
— Ты уверена, что именно в бога?! — спрашиваю я. — Вот вы, мормоны, считаете, что только вам открыта истина, а остальные миллионы людей верят неправильно и даже не в того бога, как будто их может быть несколько. В основе этой вашей веры лежит гордыня — один из смертных грехов. Значит, вы — слуги дьявола.
Не искушенная в теологических спорах, она тушуется, но быстро находит нужный аргумент:
— Мы верим в бога, а ты — нет!