Рейдер
Шрифт:
— Не откажусь, — ответил я, заходя внутрь дома, где было прохладнее, чем во дворе.
Затрудняюсь сказать, сколько было комнат в жилом доме. Мы прошли по длинному извилистому коридору мимо десятка дверей, но этот коридор был не единственным. Хорхе открыл передо мной дверь, за которой была узкая комната с двуспальной кроватью, сундуком, табуретом с дыркой и пока без ночной посудины. В углу возле узкого окна из восьми небольших квадратных стекол в деревянной раме висел черный крест с белой фигуркой распятого Христа. На всякий случай я перекрестился на распятие, чем, как заметил краем глаза, потешил Луиса, который занес мой скарб, завязанный в узел из парусины, и положил на сундук.
— Когда умоешься, позови меня, — сказал Хорхе перед тем, как закрыть дверь за вышедшим из комнаты напарником.
Через пару минут
Показав на пустое кресло справа от себя, он произнес извиняющимся тоном:
— Придется немного подождать, когда накроют, — и предложил, показав на маленький круглый столик, на котором стояла лакированная шкатулка с сигарами: — Выкури пока сигару.
— Спасибо, не курю! — отказался я.
Судя по выражению лица идальго, мой ответ показался ему, как минимум, странным. Сейчас курят или жуют табак все, включая маленьких детей.
— Откуда ты знаешь наш язык? — полюбопытствовал он, чтобы сменить тему разговора.
— От бабушки по матери доньи Терезы де Маркес, — выдал я из подготовленной во время путешествия легенды.
— Я так и подумал! — радостно воскликнул Кристобаль Домингес и объяснил: — Ты говоришь так же, как и мой дед, приплывший сюда из Испании.
— Да, мне говорили, что у меня старомодный испанский язык, — согласился я. — Но лучше такой, чем вообще не знать.
— Ты прав! — поддержал меня хозяин дома и продолжил опрос: — Ты католик?
— Только благодаря матери, — ответил я шутливо. — Мой отец предпочитал молиться виски.
— Это главная религия у гринго! — презрительно бросил он, подразумевая, наверное, что я к таковым не отношусь. — Что тебя привело в наши края?
— Хочу купить припасов и инструменты и отправиться мыть золото. Мои родители погибли во время пожара. Сгорело всё. Мне приходится начинать с нуля. Здесь есть шанс быстрее вернуться к прежнему образу жизни, — рассказал я продолжение легенды.
Как я понял, испаноязычная часть Калифорнии, как богатые, так и бедные, пока что считает свой уклад жизни самым лучшим. В Мексике этот уклад благополучно доживет до двадцать первого века. Все, кому он не нравится, будут пересекать северную границу, а им на замену будут приезжать те, кому перестанет нравиться жизненный уклад янки. Только с юга на север будет мигрировать нищета, а в обратном направлении — богатые. По моему глубокому убеждению, богатому лучше жить в бедной стране и наоборот.
— Всё в руках божьих! — перекрестившись, произнес. — Надеюсь, тебе повезет!
— Я тоже надеюсь, — перекрестившись, согласился с ним.
Зашли дамы: донья Эсмеральда Домингес — женщина с гордой осанкой, густой копной черных волос, спускающихся завитыми локонами по бокам, а сверху спрятанные под алый платочек, бледным лицом с крючковатым носом, под которым бросались в глаза тонкие черные усики, как у юного мичмана, одетая в черно-красное длинное платье с длинными узкими рукавами и без декольте, с золотым крестиком на золотой цепочке, висящим между затянутыми, плоскими грудями, тремя золотыми перстнями с рубинами на левой руке и одним с аметистом на правой; две пожилые дамы в черном, видимо, вдовы и, судя по более густым и широким усикам, родственницы хозяйки; четыре девицы в возрасте от пять до пятнадцати лет, дочери, одетые ярко и с небольшим декольте у платьев. У супругов есть еще шестеро сыновей, пятеро из которых, включая трехлетнего, сидели с мужчинами в гостиной. Они вместе со взрослыми встали и проследовали за дамами в столовую. Хозяйка дома прочла молитву, после чего слуги начали подавать ужин. Было пять смен говяжьего мяса: запеченное на вертеле (карне асадо), жареное на сковороде большими кусками, жареное на сковороде маленькими кусочками, отваренное в остром соусе, бифштексы. Как мне объяснили, в каждом случае были определенные части бычка, которые отличаются по вкусу и требуют особого приготовления. Признаюсь честно, я не заметил разницы. Мне показалось, что всё было приготовлено из одного куска сильно наперченного мяса. К нему подавали очень острый соус, вареную фасоль, яйца, лук, чеснок и еще какие-то травы. Само собой, ели это все с тортильяс — лепешками из кукурузной муки. Красное вино было местное и, как мне показалось, более хорошего качества, чем станут делать в будущем. Фарфоровая посуда изготовлена в Китае, а хрустальные бокалы, скорее всего, в каком-нибудь германском княжестве. Не знаю, всегда ли они едят с такой дорогой посуды или достали, чтобы похвастаться перед гостем. На десерт был кофе, причем приготовленный из гороха. Донья Эсмеральда извинилась, что приходится угощать такой лабудой. Без кофе жизнь не в жизнь, а натуральный привозят морем и еще до выгрузки раскупают оптовики и мигом перепродают золотоискателям по сумасшедшей цене. Идальго готовы платить не меньше, но для этого нужно оказаться в Сан-Франциско в день прихода судна с кофе, что удается редко. За едой почти не говорили. Одна из родственниц пару раз шикнула на сидевших слева и справа от нее девочек да синьор пожаловался, что вино кисловато. Француз бы решил, что вину не хватает кислинки.
После ужина дамы удалились, а мужчина перебрались в гостиную, где еще с час курили тонкие сигары и болтали. Как обычно, разговоры были горячие, с отчаянной жестикуляцией. Когда начинал говорить Кристобаль Домингес, все замолкали. Мне опять вспомнилось средневековье: синьор в окружении вассалов. В Латинской Америке этот жизненный уклад благополучно доживет до двадцать первого века. Опыт подсказывал мне, что и до двадцать второго, когда, как подозреваю, человечество достигнув предела совершенства, начнет двигаться вспять, к нормальной жизни.
7
Шум в доме разбудил меня около шести утра. В комнату зашел слуга-индеец с лакированным деревянным подносом, на котором стояла фаянсовая чашка с гороховым кофе, который парил, распространяя не самый приятный аромат. Отвыкший завтракать в постели, я не сразу сообразил, чего ждет слуга, остановившийся рядом со мной. Потом взял чашку и отпил маленькими глотками, обжигая язык и небо, примерно половину чашки и махнул рукой, чтобы индеец проваливал вместе с ней. Отлив накопленное за ночь в ночную посудину и умывшись, вышел во двор.
Кристобаль Домингес, одетый в черное сомбреро с золотым кантом по краю полей, короткую, до пояса, кожаную куртку и кожаные штаны в обтяжку, украшенные золотой бахромой в самых неожиданных местах, и обутый в сапоги с позолоченными шпорами, звездочки в которых были размером с полстопы сапога, стоял на крыльце, курил тонкую сигару и смотрел, как из конюшни выводят оседланного, красивого, вороного жеребца.
Ответив на мое приветствие, синьор сообщил:
— Я собираюсь до завтрака объехать синьорию. Если хочешь, можешь составить мне компанию, если нет, погуляй по саду.
— С удовольствием прокачусь, — быстро согласился я.
Лишить испанца возможности похвастаться богатством — заиметь кровного врага. К тому же, поездка даст мне возможность поговорить с Кристобалем Домингесом о деле, ради которого я сюда приперся. Вчера все мои попытки пресекались на корню. Как понимаю, синьор не хотел говорить об этом при вассалах. Наверное, без свидетелей ему будет легче отказать гостю.
Мне привели серого в яблоках мерина, старого и спокойного.
— Подходящий конь для гринго! — шутливо произнес я.