Рейдер
Шрифт:
На обратном пути, когда мы подъехали к тому месту, где я когда-то устроил засаду, бежавшие впереди собаки, получившие клички Гарик и Горилла, что-то почуяли, насторожились. Кобель обнюхал камень на обочине и пометил его струей. Сука пробежала дальше и остановилась, глядя на вершину холма. Гарик поднялся немного по склону холма, остановился и залаял. Это был не злобный лай, когда собака почуяла опасного зверя. Так обычно реагируют на человека, предупреждая его и оповещая своего хозяина.
Я ехал впереди фургона, поэтому придержал коня и приказал Катрин:
— Стой! Сядь в глубине фургона и приготовь револьвер!
— Зачем? — спросила она, хотя неоднократно объяснял, что должна делать во время нападения
Спросила не из вредности. Так уж устроены женщины, что им желательно пообсуждать предстоящие действия, чтобы, даже беспрекословно выполняя твои приказы, почувствовать свою значимость. Они просто не могут понять, что иногда на обсуждения нет времени. Во-первых, в женском сознании время течет иначе, как густой кисель, не всегда, правда, сладкий; во вторых, как это так, нет времени на нее, всю такую-растакую?!
Я вернулся к фургону, спешился, привязав коня к кузову. Винтовка была заряжена, оставалось только взвести курок. Выглянув из-за задней части фургона, никого на вершине холма не обнаружил. И собаки перестали гавкать, подбежали к фургону. Может, кто-то просто остановился здесь передохнуть. Правда, непонятно, зачем залезал так высоко? Я решил подождать.
— Что там? — послышался из фургона голос Катрин.
— Заткнись, — как можно спокойнее посоветовал я.
Если говоришь эмоционально, женщина принимается зеркалить тебя. Так они понимают общение. Грубость, произнесенная нейтрально, рвет у них шаблон и выключает на время, но злоупотреблять этим приемом не стоит.
Я подождал немного, после чего выстрелил в кусты на вершине холма.
В ответ прилетели две пули. Обе попали в свободно висящий брезент в задней части фургона, выше и левее меня. Стреляли налетчики не ахти. Я перезарядил винтовку и выстрелил туда, где появился черный пороховой дым, и перебежал к передней части фургона. В то место, откуда я убежал, прилетели две пули. Насколько точно, сказать не могу. Наверное, и стрелявшие не знали результат.
Минут через пять, не дождавшись следующего моего выстрела, из кустов вышли двое белых мужчин с винтовками наготове и стали осторожно спускаться к фургону, не обращая внимания на гавкающих собак. Один — блондин, второй — шатен. Судя по почти истлевшей грязной одежде, неудачливые золотоискатели. Грабителями они оказались еще менее удачливыми. Оба смотрели на заднюю часть фургона, а я появился из-за передней и выстрелил в блондина, идущего впереди. С дистанции метров тридцать я не промазываю. Блондин прижал левую ладонь к груди в районе сердца и попытался остановиться, но сделал еще два заплетающихся шага, упал на бок, выронив винтовку, а потом покатился вниз по каменному склону с редкими пятнами сухой травы, увлекая за собой камешки.
Шатен пальнул, почти не целясь, в мою сторону, после чего бросился к своему напарнику, крича на английском языке с акцентом обитателей лондонских окраин:
— Джим! Джим! Ты ранен?!
Я загнал в ствол патрон и еще раз выстрелил, попав шатену в висок. Пуля снесла верхнюю часть черепной коробки, открыв красновато-серую студенистую массу, которая плохо отработала и потому получила по заслуге.
Карманы обоих налетчиков были пусты. В винтовке блондина был последний их патрон. Отправиться на такое дело, имея по три патрона на ствол — это признак отчаяния. В том месте на холме в кустах, где у них была лежка, я нашел четыре стреляные гильзы и мешок с двумя сухарями, куском вяленого мяса, похожего на то, что я привез в Мормонский лагерь, и пустую двухпинтовую бутылку из-под самогонки, которую гонит и продает Фредди Беркли. Вот ни разу не удивлюсь, если узнаю, что именно лавочник подкинул идею этим придуркам. Наверное, задолжали ему много. Трупы я оттащил в реку и отправил вниз по течению.
— Никому не рассказывай об этом, — сказал я Катрин.
— Почему? — поинтересовалась она.
— Потому что знание того, что не ведомо другим, делает человека сильнее их, — ответил я заумно, чтобы не последовали уточняющие вопросы.
На самом деле я хотел проверить возникшие подозрения. Мне показалось, что Фредди Беркли не обрадовался моему приезду. Чтобы не снижать цены на свои товары, ему пришлось скупить привезенное мной, что, видимо, не входило в его планы. У Фредди Беркли есть другие поставщики, а я влез мимо графика да еще часть реализовал самостоятельно. Монополия требует безжалостности к конкурентам.
18
В следующий раз Фредди Беркли — сутулый тип с круглой головой на длинной шее, из-за чего напоминал электрическую лампочку, пока не изобретенную, одетый не лучше большинства старателей — встретил нас в километре от Мормонского лагеря. Его сопровождали два вооруженных охранника. Я предположил, что сейчас будет попытка выкрутить мне руки, и приготовил свою винтовку, но лавочник оказался умнее или хитрее.
— Мы не разбойники, мистер Хоуп, не бойся нас! — дружелюбно улыбаясь, произнес он.
Эту фразу я слышал только от разбойников. Честным людям не приходит в голову признаваться в отсутствии черных намерений.
— Я решил встретить тебя здесь, чтобы купить все, что ты привез. Уверен, что так будет выгоднее нам обоим. Тебе не придется терять время, сразу поедешь за новым товаром, — сообщил он.
— Если предложишь хорошую цену, почему бы и нет?! — сказал я и добавил шутливо: — Осталось только выяснить, какая цена считается хорошей.
С учетом того, что забирал лавочник почти все, включая дюжину бычков-двухлеток, цена была приемлемая. Не достались ему лишь товары, которые Катрин везла для подруги Бетти Причард и ее родителей, и два мула, которые заказала горнорудная компания. В Мормонский лагерь привезенные мною товары въехали уже, как собственность Фредди Беркли. Фургон выгрузили возле его разросшейся лавки — длинного дома, сложенного из бревен и крытого досками внахлест. Раньше была только центральная часть, а потом к ней сделали слева и справа пристройки без окон, только с широкими воротами. Обе использовались под склады. Рядом с левой пристройкой, под прямым углом к ней, укладывали фундамент. Догадываюсь, что дела у Фредди Беркли шли лучше, чем у всех вместе взятых золотоискателей в Мормонском лагере. Он, не поморщившись, отвесил мне триста девяносто две унции (почти одиннадцать килограмм) золотого песка на шесть тысяч двести семьдесят два доллара.
— А что ты так испугался меня? Нападал кто-то? — спросил он на прощанье.
Если бы не задал эти вопросы, я бы решил, что он не причастен к нападению. Значит, надо ожидать следующее.
— Пока бог миловал, — ответил я. — Просто привык всегда быть настороже.
— В нашем деле это хорошая привычка! — похвалил Фредди Беркли и предложил: — Можешь подождать, когда прибудет и разгрузится мой обоз из Сакраменто, и поехать с ним.
— Не хочу ждать. Время — деньги. Сейчас отгоню мулов покупателям, потом переночуем у мормонов и поутру поедем, — сказал я.
Ночевать у мормонов я не собирался. Слишком легко лавочник расстался с золотом. Может быть, потому, что верил, что оно, пусть и не всё, вернется к нему, потому что вторая засада будет устроена грамотнее. Если проскочим и ее, будет третья. Возить в другой лагерь золотоискателей тоже не имело смысла. Там наверняка имеются свои Фредди Беркли, а здесь меня знают, есть к кому обратиться за помощью в случае чего.
Выход подсказал Пьер Блан, который перехватил меня, когда я, оставив фургон и Катрин на участке ее подружки Бетти Причард и приказав не распрягать волов, вел мулов покупателям. Поздоровавшись с французом, первым делом проинформировал, что весь товар уже продал.