Рейдер
Шрифт:
Во время океанских переходов убеждаешься, что клипер — идеальное парусное судно. Недаром клипера теперь называют гончими псами океанов. В хороший день «Сюрприз» разгонялся до двадцати узлов. Такелаж из проволоки позволял не убирать паруса даже при сильном ветре. Мне рассказывали, что некоторые капитаны чайных клиперов, чтобы прийти в порт назначения быстрее и получить премию, не убирали паруса даже при штормовом ветре. Когда становилось понятно, что вот-вот не выдержит мачта, стреляли из револьвера в парус, который вмиг разрывало в клочья. Давление на мачту падало, и остальные паруса убирали матросы. Мне рвать собственные паруса было ни к чему, поэтому приказывал убрать их немного раньше.
Мыс Горн огибали в начале сентября. В южном полушарии это ранняя весна. Уже в Атлантическом океане нас прихватил шторм. Продрейфовали под такелажем неделю. Волны высотой метров до пятнадцати наводили ужас на Катрин и слуг-китайцев. Все трое старались выходить из кают пореже. Западный ветер
Остановку сделали в порту Параиба, расположенном неподалеку от самой восточной точки Южной Америки, который в будущем будет называться Жуан-Песоа в честь убитого губернатора штата Параиба. Такая вот у бразильцев манера — шлепнуть губернатора, а потом назвать в честь него столицу штата. Я бывал здесь в будущем. Как по мне, бразильцы — это ленивые и наглые китайцы. В смысле, такие же заряженные на захват места под солнцем, только китайцы считают, что для этого надо быть культурным и долго и упорно трудиться, а бразильцы уверены, что культура и работа — не мартышки, в джунгли не убегут. Жуан-Песоа — это, конечно, не Рио-де-Жанейро с его фавелами, но судовой агент не рекомендовал заходить в некоторые районы. Даже в центре города я видел особняки, обнесенные высоченными заборами с колючей проволокой поверху, а окна с решетками на первых трех этажах многоэтажных домов — это и вовсе фирменный знак Бразилии, как и мальчишки, играющие в футбол везде, включая дороги. Само собой, футбол в этой стране — религия, причем важнее католичества. То, что я атеист, мне прощали, а вот то, что не футбольный фанат, сочли болезнью. Второе место с католичеством делит обжорство. И это при том или именно потому, что бразильская кухня не ахти. По большому счету блюд всего два: мясо-гриль и мешанина из чего угодно с рисом, который добавляют во всё, кроме напитков. На счет напитков могу ошибаться, потому что в глубинке не бывал, не знаю, из чего там делают разное пойло. Во многих ресторанах система «всё включено»: платишь на входе определенную сумму и ешь, что хочешь и сколько хочешь. Подозреваю, что еще и в этом причина повального обжорства. Основной алкогольный напиток — кашаса (самогонка из перебродившего сахарного тростника), которую еще называют бразильским ромом, хотя для рома она слишком светлая. Довольно ядреное и вонючее пойло, поэтому употребляют ее обычно в коктейле кайпиринья. Самое забавное, что домашняя самогонка считается лучше заводской. Наверное, потому, что в домашнюю брагу добавляют рис. Второй местный напиток, который мне попался всего однажды — тикира (светло-фиолетовая самогонка из маниоки). Та еще гадость! Видимо, поэтому алкоголь здесь используют, как топливо для автомобилей. Почти на каждой заправке есть колонка с надписью «Алкоголь». Это топливо дешевле примерно на треть, но заправленную им машину узнаешь по постоянному чиханию и попёрдыванию двигателя. В результате над дорогами, на которых движение интенсивное, стоит густой перегар, как в солдатской казарме в понедельник утром. Проститутки были фигуристы и дешевы. Самой сексуальной частью тела у женщины в Бразилии считается задница, чем больше, тем лучше. Проститутка с маленькой задницей стоит раза в два дешевле. Лучше вести ее к себе в каюту, иначе есть шанс самому стать терпилой. Грабят в Бразилии на раз-два.
В девятнадцатом веке в порту Параиба уже можно купить кашасу, что и сделали мои матросы, напившись вусмерть, а потом два дня страдали похмельем, и проститутки дешевы и опасны. Три моих матроса вернулись из города с пустыми карманами и набитыми мордами. Утром мы продолжили путь, и я не успел продолжить сравнение нынешнего Параибу с будущим Жуан-Песоа.
27
В будущем Нью-Йорк не нравился мне. В припортовых районах стремно, ночью лучше не ходить. В центре слишком многолюдно. Районы особняков выглядят приятно, но поражают пустотой на улицах. Складывается впечатление, что идешь по вымершему городу. Я заметил, что наличие или отсутствие людей на улицах больших городов, без учета центра — это индикатор состоятельности жильцов данного района. В центре всегда столпотворение. В нищих кварталах людей много. Они стоят, сидят, играют на тротуарах и порой на проезжей части, но за редким исключением никуда не спешат. А куда спешить, если живешь на пособие?! В США будут семейные династии в три-четыре поколения, существующих довольно сносно за счет налогоплательщиков. Но, как ни странно, бомжа там редко встретишь. В богатых районах тротуары пусты. Небедные передвигаются только на машинах. Дом (телевизор+холодильник) — работа-гипермаркет-бар-дом. За пределами этого маршрута земля необитаемая. Общаются только с людьми своего круга. С соседями обязательно здороваются, но порой не знают, кто они, чем занимаются. В общем, по собственному желанию сидят в комфортабельных тюрьмах. По тротуарам возле этих тюрем перемещаются только бомжи. Их много. В этих районах кажется, что в городе живут только бомжи. Среди них много белых, не выдержавших гонку за Великой Американской Мечтой. У меня работал матрос-филиппинец, который пробомжевал в Нью-Йорке несколько месяцев, пока холода не заставили вернуться на работу. Говорит, жил сытнее, чем в своей стране. Есть куча благотворительных организаций, которые кормят, поят, раздают одежду, разрешают помыться, обстирывают… Мне приходило в голову, что некоторые становятся бомжами только ради того, чтобы убедиться, что хоть кому-то нужны, что о них хоть кто-то заботится. Или это чудом прожившие так долго неандертальцы. Для них городская свалка — сказочное богатство. Не напрягаясь, живешь себе припеваючи. Это вам не мамонтов загонять. К тому же, бомжевание помогает неандертальцам, не привлекая особого внимания, существовать без документов и скрывать свой истинный возраст.
В середине девятнадцатого века Нью-Йорк не называют Гнилым Яблоком. В переносном смысле это не так, а вот в прямом… Воняет город так, как целое судно-рефрижератор с гнилыми яблоками. Улицы в некоторых местах покрыты толстым слоем раздавленных конских «каштанов». Лошадей на улицах так много, что мне показалось, что их больше, чем людей. Все движутся быстро. Ритм у города высокий. Выражение «время — деньги» здесь можно увидеть. Много «понаехавших», которые ходят в национальных одеждах, говорят на своих языках и живут колониями в основном на окраинах. В центре обосновались богачи, за которых говорят слуги, поэтому их национальность не имеет значения. Небоскребов нет, но дома этажей на десять уже не редкость. При этом лифтов все еще нет, как и внутридомового водопровода и канализации. В многоэтажках все удобства во дворе и являются дополнительным источником вони.
Я арендовал на полгода, потому что на меньший срок не сдают, небольшой двухэтажный особнячок рядом с парком без названия, который, может быть, станет частью знаменитого Центрального парка, пока не созданного. У меня сразу появилось предчувствие, что надолго здесь не задержусь. Оно утвердились к концу разгрузки. Привезенную кожу разобрали быстро. Среди покупателей были изготовители мебели для диванов и кресел, обувщики, каретники. Я нанял капитана Стивена Нильсена, потомка датских переселенцев, потому что хотел посмотреть, чем можно заняться на берегу. Вкладывать все деньги в суда не хотелось. Слишком рискованный это бизнес, даже с учетом страховок. Новому капитану клипера «Сюрприз» было тридцать восемь лет. Среднего роста, широкоплечий, с красным грубым лицом, которое из-за густых и длинных бакенбардов казалось прямоугольным и необычайно широким. Водянистые глаза невозмутимо смотрел как бы сквозь меня. Говорил коротко и без эмоций. Эта манера говорить и подкупила меня.
— После выгрузки в Китай за чаем? — спросил Стивен Нильсен.
— Нет, — ответил я. — В Китае ближайшие года два моему клиперу лучше не появляться. У меня там не сложились отношения с англичанами.
— Им все мешают, — поделился он.
— Попробую найти груз на Европу или Южную Америку, — сообщил я.
Начав подыскивать груз, я наткнулся на, скажем так, настороженное отношение ко мне и моему судну. Такое впечатление, что я кинул в Нью-Йорке несколько фрахтователей, поэтому со мной никто не хочет работать.
Я возвращался с рейда, где стоял на якоре «Сюрприз». Судовая гичка высадила меня на мол, возле пакгаузов компании Вандербильта, по корме стоявшего под погрузкой речного парохода с железным корпусом и двумя большими колесами по бортам чуть впереди миделя. В трюм с помощью парового подъемного крана, который постоянно изрыгал клубы белого пара, грузили большие ящики, цепляя сразу по четыре. День был солнечный, жаркий, спешить мне некуда, поэтому остановился в тени здания, чтобы понаблюдать процесс. Была у меня мысль завести собственный причал с пакгаузом на реке Гудзон. Зарабатывать на перевалке чужих грузов можно не меньше, если не больше, чем на их перевозке.
— Извините, вы не мистер Роберт Хоуп, владелец клипера «Сюрприз»? — обратился ко мне мужчина лет двадцати шести, худощавый, высокого роста, с узким сухим лицом и длинным крючковатым носом, на котором сидели пенсне, к оправе правого окуляра которых был прикреплен черный шнурок, вторым концом пропущенный в верхнюю петлю сюртука из серой шерстяной ткани.
— Вы не ошиблись, — молвил я, пытаясь понять, кто это и что ему надо?
— Я слышал, вы подыскиваете груз для своего судна, — сказал он.
— Да, это так, — подтвердил я и, поскольку этот тип на не тянул на грузоотправителя, предположил: — Брокер?
— Да, я сотрудник брокерского отдела компании мистера Вандербильта, — подтвердил он, после чего начал тарахтеть рекламный текст: — Мы работаем с судовладельцами со всего мира, являемся самым надежным партнером…
— Сколько берете? — оборвал я.
— … лучшие сотрудники… — по инерции выпалил брокер, после чего деловым тоном сообщил: — Двадцать процентов от фрахта.
Даже в будущем вменяемые брокеры будут брать за обычный груз не больше пятнадцати процентов, а сейчас ставка колеблется около десяти.