Рейдеры Нила
Шрифт:
Даже днем блеск на вершине маяка Фароса ярко сиял благодаря огромным зеркалам, которые собирали и отбрасывали солнечный свет. По мере приближения к городу свет становился все больше и ярче.
Когда я впервые зашел в гавань Александрии, несколько лет назад, я был поражен великолепием города. Я снова испытал благоговейный трепет. Какой посетитель, независимо от того, насколько он знаком с этим зрелищем, не сможет не восхититься самым высоким зданием в мире - маяком, поднимающимся из волн? За маяком лежали острова гавани, сверкающие храмами и дворцами. Вдоль набережной тянулся шумный порт и великолепные балконы царского
Когда мы проплывали мимо маяка, взглянув вперед, на далекую набережную, я увидел то самое место, где мы с Бетесдой ужинали с Мелмаком и труппой пантомимы в мой день рождения, где я заснул, а затем проснулся один, без Бетесды. С того рокового дня, казалось, прошла целая вечность.
Каждое судно, входящее в гавань, должно было сначала получить разрешение, и мы не были исключением. Когда справа от нас появился маяк Фароса, нам навстречу выплыла небольшая лодка. Ей управляли рабы, и на борту находился один чиновник, который выглядел немного нелепо в своем замысловатом костюме, включавшем слишком большой для него шлем и огромное количество кожаных ремней и латунных пряжек, которые, казалось, не служили никаким практическим целям.
Был ли чиновник подкуплен заранее? Были ли документы, показанные ему капитаном Маврогенисом, подлинными или искусной подделкой? Я находился довольно далеко, чтобы расслышать их разговор, но некоторое время спустя маленькая лодка отчалила, и «Медуза» направилась к самому большому из выступающих в воду причалов.
Я никогда не видел гавань такой пустой. У Маврогениса было достаточно места для маневра, но все же он продемонстрировал впечатляющее мастерство, постановив большое судно левым бортом параллельно причалу.
Перед тем, как «Медуза» вошла в гавань, все спрятали свое оружие под одеялами, на которых спали. А теперь, как можно быстрее, мы отбросили одеяла в сторону и надели все доспехи, которые нам выдали, взяли наше оружие и собрались на палубе. Менхеп ходил среди нас, следя за тем, чтобы каждый был должным образом экипирован.
Я почувствовал настойчивый толчок в бедро и, посмотрев вниз, увидел Джета.
— А как же я? — спросил он. — Где мои доспехи и меч?
Я был рад, что он рассмешил меня,и отвлек от неприятных ощущений к меня в животе. Менхеп, который случайно проходил мимо, тоже рассмеялся.
— Не смеши нас, мальчик, - сказал он. — Ты останешься на корабле, пока мы не вернемся.
Джет выглядел удрученным, затем улыбнулся: — Я мог бы взобраться на верхушку мачты и нести вахту!
— У нас там уже есть наблюдатель, — сказал Менхеп. Он ласково похлопал Джета по голове и пошел дальше. Я посмотрел на мальчика сверху вниз, понимая, что совершенно не подумал о том, что с ним будет. Я присел на корточки рядом с ним и сказал тихим голосом:
— Ты останешься здесь, на корабле, когда мы уйдем, Джет. Но если у тебя появится шанс и, если за тобой никто не будет наблюдать, как можно скорее убирайся с корабля. Ты хорошо разбираешься в таких вещах. И прятаться тоже умеешь. Убирайся с причала, если сможешь, но в противном случае найди какой-нибудь укромный уголок вон в том здании таможни, спрячься и подожди пока «Медуза» не отплывет.
— И ждать тебя там?
— Нет. Хотя, может быть ... Я имею в виду... но нет ... — Я покачал головой. — Если
— А как насчет тебя? Что мне сказать о тебе хозяину?
Я вздохнул и снова почувствовал бабочек в животе.
— Скажи ему, что ты хорошо послужил мне, Джет, и я был тобой очень доволен. Скажи ему, что я дал тебе это в знак моей благодарности. Из кошелька с монетами, привязанного к моему поясу - поскольку я решил взять с собой все богатство, накопленное с тех пор, как покинул Александрию, не оставив ничего из этого на корабле, - я вытащил серебряный шекель из Тира, красивую вещицу с изображением Геркулеса на одной стороне и орла, сжимающего пальмовый лист на другой, и вложил ему в руку. Я почувствовал желание обнять его и сделал это так сильно, что у него перехватило дыхание.
— Ну разве это не трогательно? — сказал Уджеб. Я поднял глаза и увидел ухмылку на его лице. — Римлянин сердечно прощается со своим прелестным Ганимедом!
Прежде чем я успел ответить Уджебу, на крыше каюты появился Артемон. На нем была посеребренная кираса, которая отражала солнечный свет, а в руке он держал прекрасно сработанный меч. Когда он надел на голову не менее великолепный шлем, старинную вещь греческого дизайна с богато украшенной накладкой на нос и расширяющимися нащечниками, он стал похож на изображение Ахиллеса.
Шлем в какой-то мере скрывал его лицо. У остальных из нас не было шлемов, и нам пришлось довольствоваться традиционной бандитской маскировкой. Вместе с остальными, соблюдая ритуал, которым начинался любой рейд, я повязал шарф на нижнюю половину лица.
Подобно полководцу перед битвой, Артемон встал перед нами и произнес короткую речь. Сначала мой разум был так взволнован, а сердце колотилось так громко, что я почти ничего не расслышал из того, что он сказал. Я предположил, что он пытался поднять нашу храбрость, или пробудить нашу жадность, или и то, и другое. Но когда я успокоился и вник в суть его слов, то понял, что речь шла совсем не том, что я ожидал услышать.
— Что за человек этот царь Птолемей? Почему мы должны его бояться? Некоторые называют его толстым шутом. Позором Египта. Теперь народ готов избавиться от него, и их единственный выбор заменить его - это его брат, человек, который уже приходил к власти и был изгнан. Вот что получается, когда по крови определять, кто должен быть царем. Мужчины рождаются для трона, а не зарабатывают его, и нет хорошего способа избавиться от них.
— Гораздо лучше быть царем бандитов, чем царем Египта, говорю я вам. Такой царь начинает жизнь на ложе из пурпурных подушек, играя золотыми погремушками, в окружении раболепствующих рабынь. Они всем владеют от рождения и не знают ничему цены. Лучше начать великие дела незаконнорожденным сыном шлюхи, и стать разбойником в дикой местности вместе с двадцатью или тридцатью верными соратниками, которым можно доверять абсолютно все, которые полны решимости и ничего не боятся. И если эта компания вырастет до сотни свободных людей, затем до двухсот, затем до тысячи, то она охватит весь Египет. Когда-нибудь их число будет исчисляться десятками тысяч! И человек, которому выпадет честь возглавить их, станет величайшим царем из всех, потому что он будет избран народом, человеком, который получит свой трон не унаследовав то, что было заработано его предками, а своим собственным тяжелым трудом и заслугами.