Режиссер
Шрифт:
— Мы сидим за столом.
На месте отца виднеется едва заметная тень на жемчужно-сером фоне. Он прикладывает к уху свои старинные карманные часы.
— Нет, — вздыхает он, поворачивая колесико завода.
Мать говорит, что эти комнаты напоминают о тех временах, когда они переехали из Форсбаки в многоэтажный дом на Шеппаргатан, 27.
Она усмехается:
— Помню, я была уже на сносях, сидела на этих самых стульях и плакала. Наверное, я немного драматизировала. С тем, что сейчас, не сравнить. Как только ты появился на свет, мы переехали
Ингмар перестает грызть ноготь.
— Отец сам проводил…
Эрик кашляет.
— Да, я был так взволнован, — говорит он. — Даже «Отче наш» прочитал с ошибкой, когда крестил Дага, но…
Замолчав, он, не торопясь, подходит ближе, садится в деревянное кресло, кладет карманные часы на стол. Его рука покоится в мутном свете возле настольной фарфоровой лампы.
— Стоят, — произносит он немного погодя. — Хотя маховое колесико движется.
— Что-то с часами?
— Сам послушай.
Отец ощупывает стол в поисках часов, руки шарят по деревянной поверхности, ищут в темноте.
— Полная безнадега, — бормочет он.
— Когда я работал над сценарием, то думал о нескольких строчках из вашего стихотворения, — говорит Ингмар. — «Помоги мне, храня веру долгу, с белоснежным, чистым сердцем, совершить все мои поступки, на Тебя уповая и зная».
— Пойду пройдусь перед сном, — говорит отец матери, понизив голос.
Ингмар встает и робко произносит:
— Да, было бы весьма кстати.
— Нет, ты останешься с матерью, — отвечает отец, выходя из гостиной.
Листья папоротника шуршат от порыва ветра и затихают. Где-то слышны звуки воды, текущей из крана, затем что-то переворачивается, глухо шлепнувшись на пол.
Ингмар шарит по столу в поисках часов, проводит рукой по полотняной дорожке, закрывающей глубокую царапину на столе. Наверху кто-то стучит в пол, люстра мигает. Погрузившись в свое одиночество, Карин вспоминает о Нитти, она ведь совсем не знает, каково той живется в далекой Англии, Нитти уже так долго не пишет.
Напольная вешалка падает, с грохотом закатывается под столик.
— Хотел спросить кое-что у отца, — вяло говорит Ингмар.
Он встает и идет, вытянув перед собой руку. Упершись в стену, поворачивает налево, к двери в коридор. Встает на колени, шарит по полу, находит вешалку.
— А можно мне тоже с вами прогуляться?
— Мне хотелось побыть одному, — бормочет отец.
— Я только подумал, что мы могли бы обсудить мой сценарий.
— Я не читал его, — резко отвечает отец. — Если говорить начистоту, мне твои фильмы не интересны. Я не считаю это искусством. Понял? Я не разделяю твоих взглядов на человека…
В полосе света, который тянется с лестничной клетки, Ингмар видит покрасневшее лицо отца, прежде чем тот закрывает дверь у него перед носом.
Снаружи слышны неторопливые
Когда Ингмар вошел, мать сняла абажур с напольной лампы и встряхнула ее. Она грустна, кивает на место рядом с собой, свет тотчас снова тускнеет.
— Сесть на диван? — спрашивает он, ощупью передвигается вокруг стола и садится.
— Отец сейчас недоволен всем на свете, — говорит она.
— У нас никогда не получалось толком поговорить.
— Думаю, все потому, что ты хочешь, чтобы он прочитал твой сценарий, — тихо отвечает мать.
— Просто мне пришла в голову идея показать, какой бы из меня был пастор, — продолжает Ингмар. — Каким бы я стал, если б позволил отцу помыкать мной. Дело в том… я понимаю, ему тяжело читать мой сценарий, а потом говорить мне о том, как хорошо, что я выбрал другой путь.
— Ему не так просто…
— Что?
— Я не защищаю отца.
— Нет.
— Совсем нет, — спокойно прибавляет она. — Ему нелегко. Выбрав профессию пастора, отец хотел искупить свою вину перед матерью за то, что провалил экзамен. Прости, что я улыбаюсь, но… знаешь, она ведь работала сверхурочно все те годы, чтобы он мог ходить в школу.
— Знаю.
— Позволь мне рассказать тебе одну вещь… Сядь, пожалуйста, дорогой мой. Я хочу… я много раз собиралась сказать тебе это, но мне всегда казалось, что это будет ошибкой.
— О чем ты? — сухо спрашивает Ингмар.
— Через несколько дней после премьеры «Травли» [23] , отец рассказал, что…
— Ты не обязана оправдывать…
— Можешь меня дослушать? — мягко перебивает она. — Да.
— Ты ведь знаешь, когда реставрировали Хедвиг Элеонору, заказали новый витраж для окна возле купели. У всех было множество идей насчет сюжета для этого витража, но решать должен был отец, и он попросил мастера изобразить Христа под березой, занесшего руку над головой младенца.
23
Фильм режиссера Альфа Шёберга по сценарию Ингмара Бергмана (1944).
Карин вытирает рукой уголок глаза.
— Отец как умел нарисовал эскиз — луг с двумя людьми — и попросил мастера, чтобы младенец был мальчиком. Потому что я все время думал об Ингмаре, признался он. Ты знал об этом? Он даже готов был отдать ему один из тех детских портретов, что брал с собой в церковь, но застеснялся, его буквально сковало смущение.
По дороге на Юрсхольм Ингмар подкручивает ручку обогрева: горячий спертый воздух дует сквозь решетку, но он по-прежнему мерзнет.