Ричард Длинные Руки – эрцфюрст
Шрифт:
Она помолчала, затем сказала с нажимом:
— На первом же корабле!
— Клянусь, — пообещал я.
Она не отстранилась, когда я поцеловал ее в губы, и не удивилась, это привилегия сюзерена, но осталась на месте, а я пошел к ожидавшим слугам, что держат в поводу Зайчика.
На турнир я прибыл, как водится, к первым боям, у входа на галерею встретил сэра Растера, тот разочарованно сообщил, что турнир при всей пышности и праздничности так и не почтили, хотя он так надеялся, участием в боях такие гиганты, как герцог Вирланд Зальский,
— Дорогой сэр Растер, — сказал я с участием, — нам пора уступать дорогу молодым. За это время выросло новое поколение бойцов!
Он посмотрел на меня с непониманием, чего это я из молодых стараюсь пролезть в старики.
— Это хто?
— К примеру, — сказал я, — если бы поспешно не вернулся в свои новые земли Вильярд… помните, с каким восторгом о его подвигах говорил граф Ришар?.. то это ему пришлось бы выбирать королеву турнира. К счастью, герой унесся радовать свою принцессу высоким титулом.
— А что, — проворчал он, — ему там в Гандерсгейме медом намазано?
— У него теперь наконец-то свои земли, — сказал я. — Высокий титул! И, что повезло больше всего, нежная и бесконечно преданная жена.
— А-а, — сказал он, — ну, если еще и жена… Даже преданная?
— Есть такие, — сообщил я. — В самом деле есть.
В галерее я смутно удивился, обнаружив в соседнем кресле леди Розамунду, веселую и размахивающую платочком, все внимание на поле, даже меня заметила не раньше, чем я сел рядом и поздоровался.
— Ох, — пропела она очаровательным голоском, — простите, ваше высочество, я так увлеклась… Не правда ли, они прекрасны?
— О да, — подтвердил я, — еще как!.. А хто?
Она фыркнула и отвернулась. Я поглядывал на нее искоса, держится вольно, а я человек подозрительный, не потому ли такая дерзкая, что побывала в моей постели?
Словно уловив мои мысли, она повернула голову, личико уже раскрасневшееся, глазки блестят, губы пунцовые.
— Как вы сказали, — проговорила она с натужным весельем, — у вас там девушки на выпускном вечере во взрослую жизнь… буйствуют?
— Даже бесчинствуют, — подтвердил я. — Правда, только один день. Вернее, одну ночь… они даже сами без родителей и сопровождающих гуляют по ночному городу!
— Одну ночь, — повторила она задумчиво. — Сейчас последняя схватка… и моя ночь закончится. Видите, вон там повозка? Это за мной.
— Семейная жизнь, — сказал я таким фальшивым голосом, что сам ощутил неискренность, — это… ну, благо. Для страны, общества, обороноспособности…
— Морального климата, — добавила она, — как вы твердите.
— Я?
— Что, уже забыли?
Я развел руками.
— Некоторые вещи говорим, потому что… говорим. Так принято. А принято потому, что так надо.
— А как надо?
— Как правильно, — пояснил я.
Она грустно улыбнулась и снова повернулась в сторону
На этот раз я ощутил, что при всей своей сюзеренности и величии планов и задумок на турнирное поле смотрю с великим интересом, а сердце возбужденно стучит и просится тоже в бой, где частый и ускоряющийся стук копыт, крики возбужденной толпы зрителей, громовой удар, конское ржание и сухой треск, похожий на взорвавшуюся молнию, после чего лязг и стук о землю тяжелого тела в турнирном панцире.
— Лорд Макдугал, — прокричал глашатай, — будет биться с его светлостью графом Ортоденгером!
На трибунах наступила мертвая тишина, никто даже не сдвинется с места, а юноша внизу в одежде помощника судьи посмотрел направо, посмотрел налево и, убедившись, что противники уже готовы и смотрят друг на друга, резко взмахнул клетчатым флагом и отскочил в безопасное место.
Макдугал резко вскрикнул, посылая коня в стремительный галоп, и почти в тот же миг огромный жеребец Ортоденгера пошел с места так быстро, словно не рыцарский конь, а легконогий скакун степняков-гандерсгеймцев.
Я тоже, помимо воли, затаил дыхание, всадники сближаются настолько стремительно, что человек, не видевший поединки раньше, даже не увидит самого удара, настолько все молниеносно и резко…
Раздался звенящий удар, кони понесли всадников дальше, оба покачнулись, в руках обломки копий, а белая щепа, красиво взлетев над их головами, медленно рушится на землю позади.
Судья шепнул герольду, тот прокричал:
— По очку сэру Макдугалу и его светлости графу Ортоденгеру!..
Барон Альбрехт сказал язвительно:
— Граф пошатнулся сильнее!.. Еще бы пол-очка Макдугалу!
— Земляка поддерживаешь? — уязвил я.
— Он на другом конце Армландии!
— Все равно, — сказал я наставительно. — Все мы теперь… гм… нет, не сен-маринцы. В общем, потом придумаем, а пока — божий народ, христиане, мирные воины Девы Марии.
Он зыркнул на меня, в глазах что-то мелькнуло, уловил насчет того, что у нас уже не только Сен-Мари и Армландия, а нечто побольше, для чего и вправду придется придумывать собственное наименование.
Сэр Растер сказал ревниво:
— Ортоденгер победил в двенадцати поединках и ни одного не проиграл!.. А Макдугал только в восьми…
— И тоже ни одного не проиграл, — сказал я. — Мне кажется, он умеет силы распределять лучше.
— Ортоденгер моложе, — сказал Альбрехт. — У него сил больше.
— Схватки идут одна за другой, — возразил я, — он просто не успевает отдохнуть.
— Все-таки он победит!
Растер прогудел:
— Но не в этот раз.
— Почему?
— Макдугал хитрит, — произнес Растер. — Он не так молод, но опыта у него на троих ортоденгеров.