Ричард Длинные Руки – эрцфюрст
Шрифт:
Все затаили дыхание, всадники устремились друг на друга, целясь оба в шлем противника. Грохот копыт нарастает, сердце мое колотится все сильнее, хотя я же вот сижу в кресле, а там на поле в этот момент две стальные массы ударились друг о друга, так это выглядит со стороны, треск переломанных копий, кони пронесли обоих всадников к краю арены, но граф не удержался и сполз с седла, а там сапог застрял в стремени, и конь протащил его до края.
Раздался зычный голос глашатая:
— Сэр Макдугал одерживает чистую
Выбежавшие оруженосцы помогли выпутать ногу в стремени, Ортоденгер поднялся сам, широкими шагами прошел на другую сторону поля, демонстрируя всем, что цел и готов драться еще, но правила не позволяют, а там протянул руку Макдугалу и учтиво поздравил с победой.
Я смотрел, как начинается не менее интересная часть церемонии, когда судьи вынесли на расшитой золотыми нитями и бисером подушечке блистающую, как солнце, корону с бриллиантами на остриях, головной судья с поклоном повесил ее на кончик копья Макдугалу.
На трибунах ликующе орали, хлопали, визжали, а сэр Макдугал, покачиваясь в седле, то ли от слабости, то ли такое кокетство, медленно поехал вдоль рядов, там одни продолжали вопить, другие замерли в экстазе, не в силах оторвать взгляд от кончика копья, где мерно покачивается золотая корона с поблескивающими бриллиантами.
Розамунда прошептала:
— Надеюсь, отдаст леди Кельвинии…
— Почему?
— Самая красивая… и моя подруга!
— А-а, — сказал я, — последнее важно, да. Это вот та, у которой нос? Но думаю, отдаст кому-то раньше…
— Почему?
— У него уже рука дрожит, — сообщил я. — Присмотритесь. Если вздумает ехать аж до леди Кельвинии, копье наклонится до земли, и корона соскользнет в грязь. Вся наша жизнь из таких случайностей…
Она воскликнула возмущенно:
— Ничего у него не дрожит!
— Дрожит.
— Не дрожит!
Я проворчал:
— Ах, вы смеете спорить с вашим сюзереном?
Она ответила дерзко:
— А я от вас сегодня же спрячусь в да-а-алеком имении, которое даже на карте не отыщете!
Все зрители, как знатные, так и простолюдины, в напряженнейшем ожидании смотрели, как медленно ступает вдоль барьера конь сэра Макдугала, а он все-таки посматривает на лица красавиц, словно не наметил никого заранее, а только сейчас обратил внимание, что здесь присутствуют, ишь ты, еще и женщины, кто бы подумал, и откуда их столько набежало…
Розамунда стиснула кулачки, глазенки сузились.
— Ну, — прошептала она, — ну… еще троих… еще… две… продержись, не опускай копье… Есть! Леди Кельвиния!
Сэр Макдугал поравнялся с леди Кельвинией, копье его вроде бы начало подниматься, но тут же пошло вниз, словно в самом деле не в состоянии поднять усталой рукой.
— Ага, — сказал я негромко, — не леди Кельвиния…
— Вы ошиблись еще больше, — прошипела она. — Он сумел проехать, не опуская копье!
— Тихо, —
— Еще бы, — прошипела она еще злее, — не терпите других победителей, да?
Сэр Макдугал подъехал к нашей королевской ложе, учтиво поклонился и сказал твердым голосом:
— Я вручаю эту корону самой красивой женщине на свете… леди Розамунде!
И, достаточно легко подняв копье, опустил корону на колени ошеломленной Розамунде.
Трибуны взорвались ликующими воплями. Громче всех орут вскочившие простолюдины, у них нет никаких корыстных интересов, весело кричат и хлопают в ладоши рыцари, оруженосцы, слуги, а также большая часть знати.
Женщины тоже хлопают, по крайней мере я видел, как осторожно прикладывают кончики пальцев одной руки к середине ладони другой, многие даже улыбаются, хотя некоторые несколько вымученно.
Розамунда, донельзя растерянная, поднялась с короной в руках, улыбалась, но смотрела так беспомощно, что я взял из ее рук сокровище, бережно опустил на ее башню золотых волос, что для короны не совсем, не совсем…
— Головой не трясти, — предупредил я тихонько, — не лошадь! А то свалится.
Она вымученно улыбалась и посылала воздушные поцелуи зрителям, что орут восторженно и даже подпрыгивают.
Наконец герольды протрубили о парадном выезде победителей, у стола судей началась некоторая суета, там, как всегда, какие-то награды перепутаны, а такое чревато кровной обидой, леди Розамунда опустилась на трон, все еще ошарашенная, на милой мордочке отражение думательного процесса, в мою сторону бросила взгляд, полный подозрений.
Я сказал язвительно:
— Попались, леди Розамунда!
Она сердито сверкнула глазами.
— В чем?
— Придется повозке подождать, — ответил я. — Сейчас пир по случаю закрытия турнира, и как может королева взять и смыться?
Она поморщилась.
— Ваше высочество, вы… вульгарны. Смею заметить, вы разговариваете с королевой!
Я сказал виновато:
— Прощу прощения, ваше величество… Позвольте предложить вам руку?
Она посмотрела с победоносной насмешкой.
— Опоздали, ваше высочество. Я уже почти замужняя женщина.
— Я не в том смысле, — промямлил я.
— А в каком?.. Ах да, и не мечтаете? Тогда ладно… Если руки мыли, то да, приму.
— Я политик, — напомнил я, — у нас руки всегда по локоть в крови. А еще я душитель демократии во имя гуманизма и счастья простого человека.
Она сказала великодушно:
— Ладно, душите, мне как-то не жалко, что вы там душите под одеялом.
Опершись на мою руку, она поднялась, прекрасная и сияющая счастливой белозубой улыбкой, и снова трибуны взревели, в воздух взмыли, как стая птиц, шапки, шляпы, колпаки и вязанки. Воздух задрожал от дружного рева: