Ричард Длинные Руки – майордом
Шрифт:
– Ну, если так уж получилось… на каком она месяце, ваша милость?
Я пожал плечами, откуда мне знать, взял ее за плечи.
– Яффа, который месяц?
Она пролепетала:
– Седь… седьмой…
– Ого, – сказал я, – а еле заметно. Седьмой месяц! Так что уже скоро.
Все перешептывались между собой, я видел, как народу собирается все больше. Шепот ползет, как гнилой туман, расползается подобно выбежавшим из мешка тараканам. Меня осматривают тайком, голоса становятся громче, наконец мужик произнес с угрюмой неуверенностью:
– Ваша милость останется на ночь?.. Солнце уже зашло…
Длинные тени от леса слились и покрыли землю сплошным серым покрывалом. На западе догорают скрученные в жгуты багровые облака.
Я вздохнул и покачал головой.
– Нет, надо идти… дела.
Яффа всхлипнула, ее затрясло. Она в таком ужасе прижалась ко мне, что это она выдавила из меня слова:
– Но раз уж скоро темень, задержусь до рассвета.
Селяне заговорили громче, мальчишки окружили нас и восторженно рассматривали мой рост и мою стать. Я сделал зверское лицо и громко клацнул зубами. Они с визгом разбежались.
Мужик сказал с робостью:
– Тогда, ваша милость, пожалуйте в дом…
– Да, – ответил я, – пожалую. А пока вот держи…
Я вытащил несколько золотых монет и, держа их в кулаке, медленно раскрыл, чтобы они выскальзывали по одной и звякали в ладони отца Яффы. Тот замер, глядя на неожиданное богатство. Среди соседей пронесся вздох удивления и зависти. Я задрал подбородок и надменно прошел в дом. Женщина забежала вперед, по облику мать Яффы, сказала торопливо:
– Вот в эту комнату, ваша милость… Вот сюда…
Комната просторная, чистая и светлая, пахнет лесными цветами. Я завалился не раздеваясь на широкую кровать из толстых досок, кое-как оструганных, но даже не прокрашенных. Подо мной пара одеял, в подушке похрустывает сено.
Скрипнула дверь, в светлом проеме появилась трусливо сгорбленная девичья фигурка Яффы.
Я приподнялся на локте.
– Ты чего?
Она сделала пару торопливых шагов и сказала умоляющим шепотом:
– Ваша милость, они решили, что у меня ребенок от вас!..
Я пробормотал ошалело:
– Что за дурь? Я не…
Она опустилась на колени перед кроватью.
– Ваша милость, – голос ее дрожал и прерывался, – не выгоняйте меня! Позвольте, я посплю тут у порога! Вам же все равно, а меня это спасет… Ну что вам стоит после того, как вы столько золота дали моему отцу? Он сразу стал самым богатым не только в селе, но и не знаю даже…
Я нахмурился, мало мне Армландии и Сен-Мари, так тут еще и такое норовит сесть на шею, а мелочи, бывают, отнимают больше сил и времени, чем великие дела.
– Ладно, – буркнул я, – оставайся.
Напуганная этим злым и несправедливым миром, она едва смогла прошептать слова горячей благодарности, страшась даже звуков своего голоса, тут же опустилась возле порога и легла, стараясь не двигаться и не привлекать высокое внимание его милости рыцаря.
Я некоторое время лежал, закинув руки за голову, пытался мыслить о взятии столицы и проблемах, которые навалятся, но со злостью чувствовал, что еще не дорос до государя, для которого потери – всего лишь статистика. Это вот жалобное существо у порога, которых миллионы, заставляет думать о себе, словно я не гроссграф, а молодой деревенский кузнец, не выходивший дальше околицы.
– Эй, – сказал я раздраженно. – Там лежать нельзя! Из-под двери дует. Видишь, какая там щель?
Она подняла голову, я увидел в полутьме блестящие влажным глаза.
– Ваша милость…
– Иди сюда, – сказал я еще злее.
– Ваша милость!
– Иди-иди, – повторил я. – Сама простудишься, и ребенка простудишь.
Она робко поднялась, на цыпочках подошла и остановилась в нерешительности. Я со вздохом откинул одеяло. Она все еще со страхом опустилась на самый краешек, я отодвинулся на другой край, ложе узковато, обнял ее одной рукой и уложил рядом. Она лежала, затаившись, как мышь, под моей широкой ладонью часто-часто стучит ее сердце, наконец тепло пошло по моему телу, прокатился жар, Яффа его ощутила и посмотрела на меня с надеждой.
– Мой господин… могу ли я послужить вам?
– Можешь, – ответил я.
Она ласкалась старательно и неумело, я прервал в самом начале и распластал ее, как лягушку, придавив всем телом. На миг ощутил неладное, встретив преграду, но когда кровь стучит в ушах, а жар нарастает, остановиться трудно. Волна подхватила и понесла, было пламя, ликующий рев плоти, болезненный и жалобный вскрик девушки, наконец я отодвинулся и посмотрел на простыню.
Между раздвинутых ног Яффы расплывается кровавое пятно, становясь все больше.
Я спросил тупо:
– Ты что же… девственница?
Она ответила всхлипывая, но мне почудилось облегчение:
– Уже нет.
– Ага, – пробормотал я ошалело, – это я понял… Но как же?.. Нет, я не соображаю…
Она сказала тихо, с прерывистыми вздохами, как говорят дети после долгого плача:
– Я же говорила!
– Я слышал, – ответил я все еще ошарашенно, – но… кто бы поверил?.. Я, как и все, увы… Ничуть не лучше и не умнее. Ты говорила правду, говорила искренне, а я не поверил, дурак… Хотя, думаю, если бы поверил, был бы единственным человеком на свете, который бы поверил такому…
Она тихонько и счастливо плакала, уткнувшись мне в плечо, потрясенная внезапностью случившегося. Я рассеянно перебирал ее волосы, вот теперь легче думалось и о скорой битве с варварами, хотя одновременно параллельно идет ряд мыслей о непорочном зачатии, о партеногенезе…
– Ну вот и решилось, – сказал я ей подбадривающе. – Пусть думают, что мы знакомы весьма близко все эти семь месяцев.
Она прошептала со слезами на глазах:
– Ваша милость!.. Почему вы меня спасаете? Вы святой человек?