Ричард Длинные Руки – принц императорской мантии
Шрифт:
Глава 4
Азазель иногда исчезал сам, иногда за него в ад и обратно носились его помощники, приносили вести с поля боя, хотя там, конечно, не поля, а больше пещерно-горная война.
Как сообщили информаторы, ангелы всей массой, пользуясь неизмеримым численным превосходством, вторглись в гееном, называемый в народе также геенной, первый уровень ада, захватили и вломились на второй, именуемый Вратами Молчания, где тоже с легкостью сломили сопротивление местных.
Гораздо труднее пришлось при штурме Врат Смерти, третьего уровня. Алфофаниэша там все еще не оказалось, он где-то намного ниже, но его отряды были на месте, они и дали жестокий бой, истребив около сотни ангелов в первые же минуты боя, а затем истребили многие тысячи, прежде чем ангелы поняли, что ранее убитые уже никогда не возродятся: вместе с мятежными ангелами плечо в плечо бьются и люди, а смерть от руки человека - это смерть для ангела, окончательная смерть, без возрождения.
Это вызвало такую панику, что отряды Алфофаниэша сумели вытеснить противника и полностью очистить уровни, но сверху подоспело небесное воинство Уриила, он привел с собой миллион ангелов, и те, мученически погибая под мечами и копьями людей, сумели захватить весь уровень Врат Смерти и прорваться к Вратам Первобытной Грязи, следующему уровню ада.
– Хорошо, - сказал я, - драматургично… Ну, это прием, когда перевес то на одну сторону, то на другую. Нельзя побеждать слишком легко, не будет сопереживания. Даже сочувствие к павшим может появиться, типа, терпите, и оковы тяжкие падут, и свобода вас примет радостно у входа, и братья меч вам отдадут…
Азазель посмотрел на меня искоса, вздохнул:
– Жестокие вы, люди.
– Ничего подобного, - возразил я, - нищим подаем, птичек кормим, природу скоро начнем охранять. Как только, так сразу.
– От кого?
– спросил он с недоумением.
– От кого, - сказал я сердито, - понятно, от кого. От кого еще? Ну и вопросы! Наивный ты наш.
– А ты грубый, - напомнил он.
– Люди не ангелы, - ответил я гордо и подбоченился.
– Царям природы любезность ни к чему. Пойдем выпьем пока что? В аду сколько уровней?
– Семь, - сообщил он.
– От каждого к следующему триста лет лета. Нет, не на крыльях, а со скоростью мысли!
Меня передернуло от внезапного холода:
– Бр-р-р-р!.. Пойдем выпьем.
В кабинете я сбросил плащ на спинку кресла, Азазель проводил его взглядом, явно узнал, но смолчал. Когда Господь отправил Каина в изгнание, тот взмолился: Господи, теперь всякий зверь убьет меня, на что Господь ответил: не убьет, я дам тебе знак. Этим знаком и был плащ, который скрывал Каина от всех, кто замышлял его убить, а также давал защиту, если Каин по забывчивости или еще как раскрывал свое имя.
На столе быстро появились две простые медные чаши. Их создавать почти так же легко, как и глиняные, и над фужерами стараться не стоит, Азазель равнодушен к изяществу, как и я, не оценит красоту, хотя в винах разбирается.
Темно-красная жидкость стремительно поднялась до краев. Азазель потянул ноздрями аромат, ухватил рывком и, ухитрившись не расплескать ни капли, вот уж ювелир, жадно осушил до дна.
– Хорошо… В аду замечательно, но все-таки сухо.
Я не стал наполнять ему чашу, не слуга, сотворил посредине стола большой кувшин с вином. Азазель тут же налил себе снова и сразу же отпил наполовину с жадностью человека, проползшего половину пустыни на брюхе.
– Умеешь делать вино, - согласился он.
– А что наловчился еще?
– Многое, - сообщил я скромно.
– Как и Творец, я велик даже в мелочах.
Его передернуло.
– Хочешь, чтобы я возненавидел Творца?
– А разве я не совершенство?
Он тяжело вздохнул:
– У ангелов нет чувства юмора. Кто-то возьмет и прибьет тебя за такие слова. Вообще-то мне кажется, нормальные люди тоже плохо примут такие шуточки.
Я сказал обиженно:
– Ну вот, как только чистую правду, так шуточки… Что-нить покрепче?
– Давай, - согласился он.
– Я не пьянею, к сожалению, это счастье нам не дано, однако вкус уже распознаю.
Я создал чаши поменьше, наполнил коньяком, виски, ромом и ликером. Азазель делал мелкие глотки из каждой, прислушивался, полузакрыв глаза.
– Хорошо, - сказал он почти шепотом.
– Это вершина… Такой вкус смягчает нравы, позволяет различать тысячи оттенков, а не только черное и белое. Вот так человек все дальше уходит от зверя, каким был…
– Нет уж, - сказал я твердо, - убив в себе зверя, пропадаешь как личность. Человек должен быть всесторонне развитым, а это значит - здорового зверства в нем должно быть столько же, сколько и нездорового гуманизма.
– Почему?
– Чем больше гуманизма, - объяснил я на пальцах, - тем больше и зверства. Для равновесия. Это так и называется, всесторонне развитый и уравновешенный человек. Мы должны развивать в себе все! Пригодится. Кто знает, что впереди?
Он возразил:
– Но как же светлые ангелы? В них ни капли звериности.
Я фыркнул:
– А что, среди них есть личности? То-то!.. Личность без кровожадности не формируется.
– Но это нехорошо…
– Хорошими становятся, - отрезал я, - уже решив проблему. И вообще… не беспокойте справедливость по мелочам!
Он тяжело вздохнул:
– Это верно, что ты задумал что-то еще?
Я покосился по сторонам, спросил шепотом:
– Что?
Он тоже снизил голос:
– У меня ощущение, что ты вообще против ангелов. И светлых, и темных.
Я сказал еще тише:
– Азазель, тебя это не касается, ты уже не ангел, а нечто выше. В смысле, умнее и развитее. А вот ангелам вроде бы удастся вообще запретить появляться на земле… По крайней мере, Михаил уже это принял. Хотя, наверное, еще и не понял, на что согласился. Думаешь, зря я им все время талдычу про поклон?.. Это хорошо просчитанный отвлекающий маневр!
Он охнул:
– И сломаешь все традиции?.. Не позволять им являться людям?
– Не только, - ответил я с нажимом.
– Муравьям - тоже. Вообще нечего им здесь делать! Здесь, на земле. Творец отдал мир человеку, потому до самых до окраин с южных гор до северных морей человек проходит как хозяин необъятной родины своей!.. И, как хозяин, он устанавливает правила.
Он вздохнул:
– Но ангелы всегда являлись…
– Человек был слаб, - заявил я, - сер и трусоват. И второе… ангелы начали хамить хозяину, не считая человека заслуживающим уважения. И распоряжаться в его огороде, как у себя дома.