Ричард Длинные Руки – принц императорской мантии
Шрифт:
Он сделал громадный глоток, сказал хриплым голосом:
– У ангелов нет домов.
– Тем более, - сказал я.
– Лисицы имеют норы и птицы небесные - гнезда… так сказал Иисус?., ну вот, ангелы даже нор не имеют? А туда же!.. А как насчет огородов?
Он поморщился:
– Нет у них огородов.
– Вот видишь, даже огородов нет! А лезут с советами. Такие бездомные вообще должны молчать в тряпочку. В общем, придется стряхнуть многовековую пыль со свода законов и освежить в памяти самый главный: Всевышний создал мир, отдал его человеку,
Он буркнул:
– Ну сколько можно? Хоть мне перестань…
– Сколько нужно, - ответил я нравоучительно.
– Ради высшей цели! Даже ради вящей. Вящая это выше или ниже?
Он проговорил в тяжком раздумье:
– Но если ангелы уже поклонились, а теперь даже сражаются против тех, кто начал мятеж снова… то зачем их отрезать от земли?
– К сожалению, - сказал я, - у нас нет другого пути развития, кроме как самим всего добиваться, узнавать, исследовать, а полученные знания складывать песчинка к песчинке, формируя кирпичики, а из них возводя величественное здание Царства Небесного с применением высоких технологий. На горьком опыте видим, путь магии ведет в тупик.
Он покачал головой:
– Но ты же пользуешься?
– Я не общество, - пояснил я.
– А в обществе попытки пользоваться уцелевшими вещами Древних - тупик, к тому же грозящий разрушениями. Только наука, что сейчас зарождается в монастырях, только упорный труд, хоть от него и тошнит, приведут человека на вершину, что будет весьма приятно Всевышнему.
Он хмыкнул:
– А вам?
– Нам любой труд горек, - сказал я твердо, - но плоды его сладки! Потому и трудимся. Ангелы же одним своим видом говорят о чуде. Дескать, кланяйтесь ниже, а мы вам, может быть, смахнем со стола господ какие-то крошки. Может быть, даже крупные. Зато бесплатно.
Он криво усмехнулся, залпом допил остатки рома.
– Тебя это унижает, понятно.
– Не только, - уточнил я.
– Как уже сказал, это тупик.
– А ты - выводитель из тупиков?
– Типа того, - скромно согласился я.
– Я как бы пастырь. Это такой пастух, понял? Только серьезный пастух. Без дудочки. Но с палкой.
Он прислушался, покачал головой, отвечая на чьи-то слова, странно посмотрел в мою сторону.
– Да он вроде бы не должен… Что?.. А что изменилось?.. Серьезно?.. Слушай, скажи ему сам!..
Я поставил кубок на стол, сердце стучит учащенно, спросил шепотом:
– Что-то стряслось?
– Вельзевул, - ответил он нехотя.
– Повод для беспокойства есть, но он не хотел бы появляться, так как это идет в нарушение установленных процедур…
– А ты не напомнил, - сказал я, - что все правила полетели к чертям?
– Напомнил, - ответил он.
– Вот он…
Вельзевул появился без грохота, дыма и запаха серы, все-таки властелин ада, а не подмастерье. Я тут же ногой подтолкнул в его сторону свободное кресло и указал на столешницу, где медленно проступила прямо из воздуха большая чаша, наполненная до венчиков кроваво-красным густым вином.
Он не чинясь, все-таки мятежный, а они не такие парадные, сел и сразу так ухватил чашу громадной лапищей, что она почти вся исчезла в ладони.
– Все уже поняли?
– прорычал он после первого мощного глотка.
– Мы вообще-то мудрые, - ответил я осторожно.
– А что ты имеешь в виду?
Он грохнул тяжелым голосом:
– Михаил задумал совершеннейшую глупость. Просто дикую! Хотя понятно, тысячи лет не покидает своего мира. Но сейчас его дурацкое наступление провалится с треском.
– Рад?
– спросил я с пониманием.
– Рад, - признался он, - однако если его разобьют и выдавят из нижних уровней ада, проиграем и мы. Я даже не уверен, хватит ли у меня сил брать укрепленные крепости в тех недоступных нам ранее областях.
Я покосился на Азазеля, тот вроде бы не слышит, с удовольствием отхлебывает вино, смотрит в нашу сторону с ленцой.
– И что?
– спросил я.
– Что можем?
Вельзевул замялся, взглянул с неловкостью и некоторой опаской.
– Боюсь, может потребоваться твое вмешательство.
– Понятно, - ответил я.
– Судя по тону, уже потребовалось. Верно?
Он проговорил громыхающим голосом, в котором слышалось сильнейшее недовольство:
– Увы…
Я напомнил:
– Мне те уровни ада недоступны. Я даже в ге-еноме не был, а только в той его облагороженной части, где административные и пенитарно-воспита-тельные учреждения.
– Мы об этом уже подумали, - сказал он мрачно.
– И?..
– В моих силах тебя туда доставить, - сказал он.
Я уловил нечто недосказанное, достаточно опасное, поинтересовался с подозрением:
– А обратно?
– Если уцелевших будет достаточно, - признался он.
– Нужны, - переспросил я, - совместные усилия?
– Лучше всего, - подтвердил он.
– В одиночку разве что Азазель сможет. Он в двух мирах обитает, он в этом силен.
– Что-то мне очень такое не нравится,- признался я.
– Каждый из уровней отделен друг от друга расстоянием в триста лет… пешего хода или полетного, уже забыл, а вспоминать страшно. Да и не хочется. Никаким другим средством передвижения не смогу воспользоваться, кроме как подобно Хоме Бруту, а при моем гуманизме как-то не совсем хорошо, когда человек ездит на человеке… Другое дело, когда на человеке ездит человек.
Он выдавил слабую улыбку:
– Ангелы не люди.
– Тогда можно, - согласился я, - но как насчет тамошнего все испепеляющего огня?
Он сказал быстро:
– Он только для душ преступников! Ты его даже не почувствуешь.
– А я точно, - спросил я опасливо, - ничего в жизни не преступил? Правда?
– Осужденных, - поправил он себя, - осужденных и приговоренных. Это другое дело.
– Гуманно, - согласился я.
– Пока не решил суд, любой, даже убийца и либерал, считается невиновным. Это хорошо, это правильно. Во всяком случае, весьма удобно.