Ричард Длинные Руки – виконт
Шрифт:
Гостей у входа встречали празднично разодетые слуги с горящими факелами в руках. Впрочем, на воротах достаточно ярко горят светильники, так что факелы — ритуал, позволяющий придать торжественности, а сам дворец освещен так, что вокруг него колышется море огня.
Во дворе я протискивался между столами, щедро заставленными едой и питьем. Здесь пируют слуги, для благородных накрыты столы в трех нижних залах. Я думал остановиться там, но мажордом перехватил меня на пороге и вежливо препроводил на самый верх.
Я двигался неспешно, присматривался, морду держал невозмутимой. Улыбался, вообще
Появился мажордом, громко и повелительно объявил, что в соседнем зале накрыты столы. Его Величество изволит пригласить всех занять места, согласно этикету и рангу, для чего, дабы не возникало безобразных драк, на каждый стул положили платок с гербом того, кто должен сидеть.
Гости ломанулись в распахнутые двери зала для пиршеств, как украинцы к шведскому столу с халявным салом в шоколаде. Король восседает во главе стола, его кресло чуть выше соседних, напоминает огромный трон. По левую руку кресло герцога Ланкастерского, а справа, рядом с королем, венценосная супруга Алевтина, дочь короля Джона Большие Сапоги. Слева от герцога Ланкастерского огромный рыцарь, похожий на медведя. Их сиденья чуть ниже королевского, но выше остальных, так положено по табели о рангах.
Как я понял, брак был политическим: между королевством Барбароссы и Джона находится обширное и богатое герцогство Ламбертиния, осколок давних времен, где сохранилось благополучие и процветание. Это герцогство по размерам превосходит королевства Барбароссы и Джона. Тамошний герцог вполне мог бы объявить себя королем, но почему-то этого не делает. Сейчас после союза Барбароссы и Джона, скрепленного браком, самое время прижать богатого соседа…
Впрочем, Алевтина выглядит веселой и счастливой, они с королем то и дело обмениваются шутками. Я вошел в числе последних, сяду, где останется место, мне уж точно салфетку с гербом не положат, их вышивают загодя, а я победил вот только что.
Король следил за мной из-под сдвинутых бровей, а когда я прошел в дальний угол, я услышал его неприятный голос:
— Сэр Ричард!
Я обернулся.
— Ах, простите, Ваше Величество, я вас не приметил!.. Весь внимание, Ваше Величество…
Он указал на свободное кресло за столом напротив себя.
— Вот ваше место.
— Ах, — воскликнул я, — да что вы, что вы, это ж такая честь, что мне просто неловко. Я же человек простой, неиспорченный, из медвежьего угла.
— Даже почти непьющий, — закончил он саркастически. — Я помню, садитесь.
К моему изумлению, на кресле платок с абсолютно точной эмблемой, скопированной с моего щита. Король заметил мою реакцию, буркнул:
— У вас так не делают?
— Так быстро? — спросил я.
Он хмыкнул.
— Что не умеют священники, легко делают маги.
За его спиной двое в монашеских одеяниях, явно не монахи. Хотя одного называет отцом Кириллиусом, как назвался нам, но король
Я сел, и тут только заметил среди этого сверкающего всеми красками великолепия, что рядом со мной расположились южане во главе с герцогом. Валленштейн побагровел и метнул на короля испепеляющий взор, однако смолчал: даже боги приглашают на Олимп победителей, а я, как ни крути, звезда одиночных схваток.
Правда, с герцогом только двое его рыцарей, Блэкгард и Гогенштальд. Остальные то ли не оправились от падений с коня, то ли герцог не счел возможным их взять на пир, то ли сам король ограничил герцога двумя спутниками. А может, те просто решили отдохнуть и набраться сил для m^el'ee. Рядом со мной Гогенштальд, дальше Валленштейн и это чудовище, под которым трещит кресло, — Блэкгарт.
Герцог Валленштейн без доспехов еще стройнее, волосы уже не серебряные, а почти белые. Однако брови иссиня-черные, густые, глаза блестят, как у юноши. Подбородок и щеки хорошо выбриты, на щеках глубокие складки, лоб отмечен парой крупных оспин, на правой скуле белый овражек шрама. Взгляд царственно строгий, вместе с тем брезгливо усталый, мол, все это видел сто раз, нельзя ли что поновее. Красивое аристократическое лицо неподвижно, темные глаза надменно смотрят поверх голов.
Он бросил в мою сторону более чем убийственный взгляд, я сделал вид, что не замечаю его вовсе. Все трое южан то ли на диете, то ли вообще более сдержанны за столом: как и тогда на постоялом дворе едят мало, мясо и птицу нарезают мелкими ломтиками. Если предположить, что в этом мире все же существует какое-то понятие о столовом этикете, то они придерживаются его основ: не орут, не тянутся через стол, чтобы ухватить лакомый кусок, не расплескивают вино, что считается здесь хорошим тоном, а на самом деле пережиток язычества, когда полагалось плеснуть малость и домовым.
Сэр Блэкгарт наклонился к уху герцога, я видел, как шевелятся полные мясистые губы. Герцог повернул голову и снова вперил в меня острый взор. Я вновь сделал вид, что не замечаю, но на всякий случай начал звякать ножом по тарелке громче, тянуться к дальним блюдам, хватать куски с подносов проходящих мимо слуг.
Гогенштальд поднялся с кубком в руке и громко провозгласил красивым мужественным голосом:
— Говорят, Иисус умер за наши грехи. Так давайте его не разочаруем!
Вокруг громко захохотали, потом засмеялись и те, кому передали тост. Пили охотно, с вызовом, будто только что прочли Рабле. Так пьют мальчишки, стараясь показать, что они уже взрослые, и вот, видите, уже пьем!
Я все чаще поглядывал на Барбароссу. Да, этот король покрупнее и побогаче, чем, к примеру, Шарлегайл или Арнольд. Но все-таки не дотягивает даже до рядового московского, новгородского или рязанского князя. Не говоря уже о крупных князьях. Но ирония в том, что в Европе каждый деревенский староста именовался царем или королем, а на Руси властелин, у которого земли на заднем дворе больше, чем Франция и Германия, вместе взятые, и который выставляет сто тысяч ратников просто с ходу, все еще именуется князем.