Ричард Длинные Руки – вильдграф
Шрифт:
– Принцесса! – воскликнул конунг радостно. – Как хорошо, что я вас встретил!..
Она в удивлении вскинула брови.
– С чего бы?
Он учтиво поклонился.
– Надо бы сказать, что встреча с такой совершенной красотой – всякий раз счастье… и хотя на самом деле все так, но от меня ждут мудрости… гм… и хотя она начисто выпархивает из моей головы при виде вашей совершенной красоты…
Она прервала, лучезарно улыбаясь:
– Вы это говорили, любезный конунг!
Я попытался отступить, чтобы не оказаться в роли подслушивающего, это совсем не то, что внимать тайному сборищу заговорщиков во главе с Раберсом, там я – бравый лазутчик, вызнающий важные секреты, а здесь – свинья рогатая…
Соблазн скользнуть в личину исчезника с сожалением отпихнул. Если кто издали увидит меня поблизости – не удивится, варвар любопытствует и поражается громадности дворцового сада, его деревьям и прирученным животным, но если хотя бы один из людей Ланаяна, что наверняка владеют нужными амулетами, заметит призрачно-багровую фигуру исчезника, тут же поднимется тревога.
Оба вождя смотрели на принцессу бесстрастно, даже не поклонились, а конунг продолжал с поклоном:
– Да-да, ваша совершенная красота смешает мысли любого мудреца… Но я еще и конунг, потому я прежде всего отец своего племени и тем людям, кто вверяет себя моей заботе. А как конунг, позвольте заверить вас, что при всем восторге вашим совершенством еще больше уважаю вас и восторгаюсь вашим умом! Даже больше, чем красотой. Красоту видят все, а ваш блистательный ум и вашу цельность характера – только такие же, равные вам.
Она тоже не повела в сторону полевых вождей даже бровью, подумаешь, дикари немытые, смотрела настороженно на конунга.
– Это вы к чему? – поинтересовалась она.
Он сказал с обаятельной улыбкой, что так неестественно смотрится на его жестоком лице:
– Вы прекрасная пара с ярлом Элькрефом. У вас все хорошо, вам сейчас не нужна моя помощь…
Она произнесла с удивлением:
– Конечно, не нужна! Мы в безопасности, у нас все прекрасно…
Он поклонился.
– Простите, я выражаюсь сумбурно, но обстоятельства… Я сам слышал гнусные слухи, что якобы усиливаю свои позиции в королевстве для того, чтобы потребовать у короля вас в жены.
Она отшатнулась.
– Правда?
Он поспешно выставил перед собой руки.
– Я что, похож на сумасшедшего? Ваша светлость, я никогда бы не стал претендовать на вашу руку, будь я ниже, выше или ровней вам. Более того, есть и намного более важные причины…
Она спросила невольно:
– Какие? Вы женаты?
Он отмахнулся.
– Нет, но дело не в этом. Даже был бы женат, нам можно брать до четырех жен. Причина куда важнее…
– Говорите, – потребовала она. Спутники конунга чуть поморщились, но оставались прямыми и неподвижными, как чингачгуки на костре. – Что у вас такое важное?
– Можно, – спросил конунг преувеличенно серьезно, – я буду с вами предельно откровенен?
– Говорите, – повторила она уже настороженно.
– Ваша светлость, – сказал он, – вы… слишком хороши. Простите за откровенность, но… я никогда бы не был с вами спокоен. У вас есть ум, сила, решимость, целеустремленность. Вы стали бы величайшим человеком… родись мужчиной. Мне, уж простите, жена нужна попроще. Простая женщина, для который я буду богом. Для вас же поставить мужчину выше себя – немыслимо. Потому я и говорю вам совершенно искренне: хочу вас видеть в друзьях, готов вам помогать, если вам это вдруг понадобится, но сам я не претендую на вашу руку!
Настороженность медленно уходила с ее лица, глаза чуть сощурились, а губы дрогнули в улыбке.
– Довольно откровенно, – произнесла она насмешливо. – Спасибо. Я знаю, многие думают так, но вы все выразили и в словах. Спасибо! Думаю, мы с вами можем быть друзьями.
Он поклонился и поцеловал ей руку. Я наблюдал, как она удалилась с довольным и величественным видом, не понимая, что эта хитрая тварь усыпила ее бдительность, а когда захватит власть, брыкаться будет поздно. Такие люди обожают покорять, нагибать, ломать непокорных. Он обязательно возьмет ее в жены, чтобы ежедневно давать ей понять, что сильнее, главнее.
Один из вождей, кряжистый и кривоногий, олицетворение кочевника, что и спит на коне, сказал с враждебностью:
– Да, твой сладкий язык любого зачарует. Но зачем ты привел нас сюда, в смрадный город глиноедов?
– Мы получим больше, – заверил Бадия, – чем получали когда-либо люди степи и ветра. Если не считать первых Людей Моря, что высадились на этот берег! Поверь, Эмекток!
Второй вождь молчал, а первый, который Эмекток, спросил с недоверием:
– Что именно получим?
– Контроль над городом, – заверил Бадия, – это больше, чем дань. А затем и контроль над королевством.
– Зачем нам этот мелкий контроль? – спросил Эмекток упрямо. – Разве мы не хозяева всему Гандерсгейму?
– Мы не пользуемся своей властью, – сказал Бадия. – Нам в своей гордыне достаточно, что победили, что нам кланяются, а нашему Мечу в городах ставят победные памятники, напоминая глиноедам о их разгроме и унижении. И все наши кочевники почему-то считают, что этого достаточно! Глупцы.
Эмекток сказал резко:
– Мы все с детства помним, что в городах превращаемся в никчемных существ, а затем исчезаем. Потому все племена строго исповедуют Закон Степей. Это закон выживания! А ты предлагаешь после короткой сладкой жизни в городах всем нам исчезнуть, как гордому и отважному народу чести и доблести?
Бадия молчал, отводил глаза. Я видел, что конунг поколеблен, Эмекток говорит не только с напором, но и со страстным убеждением, что говорит не он, а через него вещает мудрость поколений. И, похоже, сдвинуть его с позиций непросто.
– Мы не исчезнем, – проговорил наконец Бадия.
– У нас останутся только имена, – сказал Эмекток еще резче. – А вот кем мы станем?
Бадия огляделся по сторонам.
– Послушай, Эмекток, – проговорил он тихо, огляделся еще и приглушил голос почти до шепота, – послушай и ты, Бадрутдин. Я никому этого еще не говорил, но, вижу, вам сказать можно и нужно…
Он сделал паузу, глядя испытующе, Эмекток сказал резко:
– Сомнение оскорбительно.
– Прости, – сказал Бадия и приглушил голос. – Словом, я скажу вам то, чего никому еще не говорил. Только вам, потому что вы – лучшие! На вас держится племя, в вас живет и рвется наружу неукротимый воинский дух кочевого народа, рожденного в доблести и для доблести… В общем, я только делаю вид, что хочу влиться в городскую жизнь и принять ее такой, какая она есть. Да, это гибель для нас, как для самобытного народа. И я этого не допущу.