Ричард Длинные Руки – вильдграф
Шрифт:
Бадрутдин снова промолчал, Эмекток покачал головой, не отрывая горящего взора от лица конунга.
– Не понял, – сказал он с расстановкой. – Что именно ты скрываешь от всех?
– От всех, – возразил Бадия, – но для всех!.. Мы изменим город. Введем свои законы. Сейчас от нашей власти в городе только стела в честь победы наших предков! Да еще небольшая дань. Когда-то была тяжелой, но города выжили, разрослись, разбогатели. Теперь эта дань что подаяние богача нищему.
Бадрутдин снова смолчал, только сердито засопел и переступил
– Мы не можем изменить Закон Степи! – сказал он резко. – Размер дани был вписан в Великий Закон Победы.
– Мы не будем менять закон, – сказал Бадия. – Но когда сами станем горожанами… не дергайся, мы останемся Народом Холодных Волн и Людьми Моря! Повторяю, когда станем горожанами, в королевстве Тиборра сможем менять многое. Уже не как кочевники, а как местные жители! По закону и праву.
Эмекток озадаченно молчал, Бадрутдин шевельнулся и впервые разомкнул плотно сжатые губы. Голос его прозвучал грубо, как стук неподкованных копыт:
– Кочевникам нельзя, глиноедам – можно.
– Золотые слова, – похвалил конунг. – Не зря все в племени говорят, что вождь Бадрутдин говорит редко, но всегда по делу.
Эмекток поморщился.
– Позволить, чтобы нас называли глиноедами?
– Мы ими не станем, – заверил конунг. – Мы будем жить в городе, как живем в степи! И везде будут только наши законы. И богатства городов будут наши! А не крохи, которые бывшие побежденные нам сбрасывают со стола, руководствуясь устаревшим Законом Победы.
Эмекток сказал угрюмо:
– Благодаря этому закону мы сохранились, как народ.
– Гордыми и бедными, – вставил Бадия.
– А сколько, – возразил Эмекток, – других племен исчезли? Захотели быстрых перемен!
– Они поторопились, – сказал Бадия. – И они были… дураками. Мы не станем меняться, вот в чем дело! Мы всего лишь приспособим королевство Тиборра под себя. Запомни, не мы изменимся, а мир вокруг себя изменим!
Я проводил их долгим обеспокоенным взглядом. То, в чем подозревал Бадию, начинает подтверждаться, но от этого только тревожнее. Все-таки жила трусливая мыслишка, что слишком осторожничаю, ничего такого не произойдет, кочевники насмотрелись на беспечную и сытую жизнь горожан, сами восхотели такой же привольности и беззаботности, однако эти люди степи оказались крепче духом.
В то же время со дна души поднимается смутное недовольство, что перерастает в острое. Вроде бы все делаю правильно, к тому же – успешно, однако странное гадкое чувство не то неуверенности, не то стыда поднимается, растет и начинает потихоньку грызть то непонятное, что высокопарно именуется душой.
Делать все правильно – этого мало, если честно. Каждый из нас вообще-то должен делать наибольшее из того, что может. Хотя в действительности абсолютное большинство погрязают… да, погрязают. И стараются делать по минимуму из того, что от них требуется. Даже философия такая выработалась: «А что, мне больше всех надо?»
Неужели и я постепенно сползаю в измельчание? Какой хренью занимаюсь! А ведь жадно и страстно пробивался на эту сторону Великого Хребта, только потому, что дальше за океаном загадочный Юг!..
С другой стороны… ну не могу вот так оставить этих людей, раз уж увидел, соприкоснулся! На будущее дураку наука: лети выше, чтобы не замечать, не слушай ничьих жалоб, иначе всю жизнь будешь разгребать навозные кучи и вытаскивать оттуда застрявших дураков и неудачников…
Я вздрогнул, обнаружив, что в глубоких размышлизмах выбрался из дворцового сада в город, и сейчас мои умные ноги несут прямо к таверне.
Вздохнув, я отворил двери пинком, не люблю так, но надо – статусное движение. За столами все сразу повернули головы, а хозяин за стойкой приподнялся и уставился с надеждой и подозрением: то ли деньги вломились, то ли неприятности.
Столы в два ряда, половина заполнена, это устраивает, я пошел в сторону стойки, но еще с середины зала провозгласил громко:
– Мне нужен Кроган, Барсук или хотя бы Ухорез!..
За столами зашептались, не отрывая от меня взглядов. Я прошагал к хозяину и сказал повелительно:
– Стол почище и лучшего вина!
Он сказал торопливо:
– Сейчас будет сделано… господин.
Я бросил на прилавок монету, хозяин взял с почтением, золото попробовал на зуб, хотел было бережно опустить в кошелек на поясе, но всмотрелся внимательнее, глаза расширились в удивлении. Я наблюдал, как он поворачивает ее так и эдак, рассматривает под углом, царапает ногтем торец.
Подошел толстенький распаренный человечек, от него так мощно пахнуло кухней, что можно не спрашивать, где работает и чем занимается. Он тоже начал смотреть и рассматривать. Оба время от времени бросали на меня удивленные и настороженные взгляды.
– Что-то не так? – спросил я.
Сердце тукает чаще, я повел плечами, если придется драться, то надо меч выхватывать как можно быстрее, здесь тесно, могут сразу прижать к стене.
Хозяин проговорил с осторожностью:
– Монета больно редкая… Мне кажется, что-то о таких слышал… но не помню, что…
Повар зябко передернул плечами.
– Из жуткого времени уцелела…
Говорил он грамотно, смотрел почти интеллигентно-грустно, словно писец, которого вышибли из гильдии за пьянство и драки.
– Почему жуткого? – спросил я.
Он покачал головой.
– А вы что, не разобрали, что там начертано?
Я сказал самым небрежным тоном:
– Да мне все одно. Лишь бы золото.
Хозяин пощупал монету, поскреб пальцем, лицо оставалось озабоченно-задумчивым.
– Из чистого золота, – согласился он, – но на ней кочевник в латах убивает дракона!.. Первый раз вижу монету, на которой убийство.
– Так дракона же убивают, – возразил я. – Не человека.
Он снова покачал головой.