Риф

Былинский Валерий Игоревич

– У тебя были мужчины… кроме мужа?

– Я любила одного человека, – помедлив, ответила она.

– Это был мой брат?

– Да.

– Но почему?!

– Не знаю, я люблю его.

– Скажи… а у вас было что-нибудь тогда, у нас дома, в последнюю ночь?

– Да. Он… стал мужчиной,

как ты. А я женщиной… Боже, как пошло так говорить – стала женщиной! Я не знаю, как еще сказать на этом животном языке…

– Лина.

– Я слушаю тебя, мой мальчик…

– А ты сказала вчера, что я стал похож на него. Значит он где-то здесь, рядом.

– Да. Я знаю, где он живет, я знаю его телефон.

Я молчал.

– Почему ты не спрашиваешь? – тихо спросила она.

– Как его найти? Слушай, – вдруг крикнул я, привстав с кровати, – а я? А со мной? Я-то что? Ты со мной так же как с ним, потому что я похож на него, напоминаю его, это так? Говори!

Я нависал над ней, распластав ее руки на смятой постели, сжимая их так, что побелели костяшки пальцев – как тогда. Сжав зубы, она вертела головой и морщилась от боли – тоже как тогда. Сейчас она должна сказать: «Пусти».

– В тебе его кровь. Ты… такой же, как он, – быстро, сдавленно говорила она, и я увидел, что она плачет.

Я слез с кровати, надел брюки и сел в кресло. Потом я достал сигарету и закурил. Ее тело дрожало, она продолжала плакать. Я подошел к ней и погладил ее волосы.

– Прости, – сказал я, – прости.

– Да за что? – улыбнулась Лина. Растрепанная, с мокрым лицом, она смотрела на меня, и я вдруг увидел, что сейчас ей гораздо больше лет, чем вчера.

– Ты пойми, я люблю вас обоих, обоих, понимаешь? Вы же братья, я не хочу, чтобы вы были чужие, не хочу. А

вы чужие, Валера. Нет, вы почти уже чужие. Еще немного – и все. А ведь он твой брат, самый первый и последний. У меня никогда не было ни брата, ни сестры.

– Где Вадим? – спросил я.

– Подожди, я скажу тебе… Он просил меня не говорить никому, где он. Но тебе я скажу. Но, Валерик, он очень изменился, он не такой, как прежде… это какой-то зрячий Гомер.

– Как ты сказала?

Когда я уходил, она протянула мне несколько купюр:

– Возьми. И не отказывайся. Я знаю, что такое, когда нет денег.

– Почему мне все об этом говорят! – злобно крикнул я, оттолкнул ее руку и в коридоре обернулся:

– У меня они будут, черт возьми, много!

Когда я позвонил брату, Вадим коротко, не удивившись, сказал: «Завтра в пять на Маяковской, стой на улице под колоннами».

Светило солнце. Я курил, прогуливаясь возле колонн, затем зашел за угол здания и бросил окурок на тротуар. Услышав автомобильный гудок, я поднял голову и увидел Вадима – он сидел за рулем белого, ослепительно сверкающего на солнце автомобиля, в солнцезащитных очках и, улыбаясь, смотрел на меня.

– Привет, Гип, – сказал он, открыв дверь, – садись скорее, тут нельзя долго стоять.

Он снял очки и положил их на приборную панель.

– Здравствуй, Вадим, – сидя рядом, я смотрел на него и улыбался. Мы оба улыбались, он все так же – левым уголком рта. Я не знал, что говорить.

– Не напрягайся, – произнес брат, – сейчас заедем куда-нибудь, поедим, я умираю от голода, а ты?

– Наверное, – ответил я, барабаня пальцами по приборной панели.

Конец ознакомительного фрагмента.