Рим и Карфаген. Мир тесен для двоих
Шрифт:
Полибий, друг Сципиона Младшего, которому и предстояло уничтожить Карфаген, пытается оправдать римлян. Он подчеркивает: поскольку карфагеняне сами отдали римлянам право решать судьбу их города, а римляне, «пользуясь своим правом так, как было им угодно, отдавали приказания и предъявляли требования, установленные сенатом, то деяния их вовсе нельзя приравнивать ни к нечестию, ни к вероломству, ни к насилию».
Хотя Полибий и не нашел со стороны римлян никаких нарушений закона и права, он все же недоволен тем, как решилась судьба Карфагена: «Невзирая на то, что за карфагенянами не было какой-либо непростительной вины, римляне приняли относительно их непоправимо жестокие меры, при всей готовности карфагенян исполнить
Римляне, эти очень строгие поборники закона, могли оправдать любое свое действие. Вот только один из принципов римского правосудия: «Да будет выслушана и другая сторона!» – не всегда соблюдался. «Другой стороной» оказывались враждебные римлянам народы, и они были стерты с лица земли вместе со своими историками и их книгами. И все же в одном преступлении римлян можно в данном случае обвинить: лишить потомков финикийских переселенцев моря и торговли – это то же самое, что приговорить их к смерти. Римляне превысили суровость наказания для покладистых карфагенян.
Полибий, защитник римлян, передает весь ужас последнего требования консулов: «Карфагеняне совсем еще не знали, что их ожидает, но, догадываясь по выразительным движениям послов, тут же предавались всевозможным излияниям скорби и отчаяния».
Когда же послы изложили карфагенянам результаты визита в римский лагерь, начало твориться невообразимое: «Вдруг все они разом вскрикнули и как бы оцепенели. Но когда сообщение послов разошлось в народе, оцепенение кончилось: одни кидались на послов, как бы на виновников постигшего их несчастья, другие на оставшихся в городе италийцев, чтобы на них излить свою ярость, третьи бежали к городским воротам».
Еще драматичнее эти события описаны у Аппиана: «И тут начались несказанные и безумные стенания; так, говорят, менады в вакхическом исступлении произносят дикие, нечеловеческие речи. Одни стали мучить и терзать, как виновников этого коварства, тех старейшин, которые внесли предложение дать заложников; другие так поступали с теми, кто советовал выдать оружие; иные бросали камнями в послов, как вестников бедствий; иные разбежались по городу. Тех италийцев, которые еще были среди них, так как это бедствие надвинулось неожиданно и без всякого объявления, они подвергали различным мучениям, приговаривая, что они отплачивают им за заложников, за выдачу оружия и за обман».
«Эта жестокость вызвала такой гнев, что карфагеняне предпочли самое худшее, – дополняет картину Луций Анней Флор. – Раздался всенародный клич:
– К оружию!
Они приняли решение сопротивляться, и не потому, что уже не оставалось никакой надежды, но потому, что предпочли, чтобы родина была низвергнута руками врагов, а не их собственными».
В тот же день карфагенский совет постановил: воевать. Были немедленно приняты и действенные меры – на свободу отпустили рабов, чтобы использовать их в качестве защитников города; командовать армией за пределами Карфагена назначили приговоренного к смерти Гасдрубала; в свое время он бежал от соотечественников и бродил по Ливии во главе 20-тысячного войска, которое ему удалось собрать.
Отчаянное сопротивление
Они презирали карфагенян как безоружных, но, натолкнувшись на новое оружие и на неожиданную решимость воинов, они были поражены и отступили.
Римские консулы не спешили со штурмом Карфагена. Они считали, что возьмут безоружный город, когда захотят; и чем дольше будет оттягиваться этот исторический момент, тем легче он решится – ведь у горожан с течением времени должны истощиться продовольственные запасы. Но, как оказалось, время работало не на римлян. Поскольку беспечные консулы не удосужились даже блокировать Карфаген, город некоторое время получал продовольствие от Гасдрубала, в руках которого находилась значительная часть Ливии. И конечно, карфагеняне принялись в первую очередь решать проблему с оружием, которого они так бездарно лишились.
«Каково было воодушевление сопротивляющихся, можно представить по тому, что для нужд нового флота они разрушили кровли домов, – восхищается мужеством врага римский историк Флор. – В оружейных мастерских вместо меди и железа расплавлялось золото и серебро, для тетив метательных машин знатные женщины собрали свои волосы».
Жажда деятельности охватила весь Карфаген. «Все государственные и священные участки и все другие обширные помещения были превращены в мастерские. Работали вместе и мужчины и женщины и днем и ночью, отдыхая и получая пищу посменно в назначенном размере. Они вырабатывали каждый день по 100 щитов, по 300 мечей, по 1000 стрел для катапульт; дротиков и длинных копий 500 и катапульт, сколько смогут» (Аппиан).
Поскольку Карфаген не собирался выполнять последнее условие римлян, оба консула приблизились к городу и попытались взять его штурмом. Манилий начал атаку с суши, Цензорин действовал со стороны моря и прибрежной полосы – там стены были менее укреплены, и римляне прямо с кораблей придвигали к ним лестницы. Оба консула «презирали карфагенян как безоружных, но, натолкнувшись на новое оружие и на неожиданную решимость воинов, они были поражены и отступили».
Надежды взять без боя лишенный оружия город не оправдались. Разозленные консулы снова бросили легионы на штурм города – и вторая попытка окончилась неудачей. Тогда римляне начали осаду по всем правилам: множество легионеров было послано рубить лес для осадных машин и лагерей. За этим занятием они и были застигнуты внезапно напавшим начальником карфагенской конницы: в результате войско Цензорина потеряло 500 человек и много оружия.
Ценой огромных трудов и потерь римляне построили две гигантские машины с таранами. Одно штурмовое орудие тащили 6 тысяч легионеров, руководимых военными трибунами; второе надвигалось на стену со стороны моря усилиями гребцов на многочисленных кораблях. Мощнейший двойной удар разрушил часть стены, в образовавшемся проеме уже была видна часть города. Но карфагеняне столь отчаянно защищались, что римляне до наступления темноты так и не смогли ворваться в город. А ночью карфагеняне взамен упавшей стены возвели новую. Впрочем, не надеясь на свежую, еще влажную кладку, они произвели вылазку: одни вооруженные, другие, имея только факелы, пробились к страшным таранам, и римские произведения военного искусства сгорели либо пришли в негодность.
Римлян охватило настоящее бешенство. Они решили во что бы то ни стало прорваться через незаделанную часть стены, но защитники города были готовы и к этому. «Здесь карфагеняне по фронту поставили вооруженных воинов, а невооруженных пристроили к ним сзади с камнями и кольями и, разместив многих других на крышах расположенных вокруг домов, ожидали наступающих, если они решатся ворваться в город» (Аппиан). Лишь Сципион, бывший тогда военным трибуном, понял всю опасность затеи. Он не позволил своим легионерам участвовать в штурме, а разделил их на отряды и поставил по обе стороны от пролома в стене. «Вошедших в город и вытесненных карфагенянами, которые со всех сторон напали на них, он прикрыл своими войсками и тем спас, – рассказывает Аппиан о дальнейшем развитии событий. – И это было первое, что создало ему славу, так как он оказался более дальновидным и осторожным, чем консул».