Рим. Цена величия
Шрифт:
LII
На февральские иды подруги собрались на совет в доме Агриппиниллы. Инициатором была Друзилла и требовала сохранить это собрание в тайне от Клавдиллы. Предлогом послужил ежегодный праздник Весты, приходившийся на этот день, поэтому перед началом важного совета на очаге дома Домициев была принесена в жертву богине самая простая пища. И лишь затем в триклинии женщины приступили к трапезе, состоящей из изысканных и лакомых блюд. Ложе хозяина заняла тщеславная Агриппинилла, остальные, одетые в белоснежные столы, расположились вокруг.
После первого возлияния во славу богини слово взяла Друзилла. Она
– Кое-кто из нас, конечно, сильно расстроится после моих слов, но я не собираюсь щадить ничьих чувств.
После этого она внимательно глянула на Ливиллу. Та сидела с потухшим взором, не поднимая покрасневших глаз, и с отсутствующим видом царапала ноготком узорную скатерть.
– Говори же, Друзилла, не тяни! – нетерпеливо сказала Энния. – Мы и так знаем, зачем ты собрала нас здесь. Если кому-то не по нраву тема нашей беседы, пусть уйдет.
Она тоже гневно взглянула на Ливиллу, и та под ее взглядом еще более втянула голову в плечи, тонкая рука ее задрожала. Но она не встала и не ушла.
– Я хочу повести речь о нашей так называемой близкой подруге. – И опять черная молния из глаз Друзиллы сверкнула над головой Ливиллы. – Ее поведение подлежит самому страшному осуждению. Я имею все основания подозревать, что она не верна супружескому долгу. И первым доказательством служит письмо Фабия Персика, которое она мне показала в Капуе. Ливилла тоже видела его. Это откровенное признание в любви. И неожиданное самоубийство Павла свидетельствует также в пользу этого.
Агриппинилла хитро сощурила глаза, прекрасно зная, что Друзилла сама была любовницей Персика и что сейчас в ней говорит лишь оскорбленная гордость. Если все так, то, значит, Фабий бросил ее ради Юнии, но она усомнилась, что они были близки. Зачем тогда резать вены в теплой ванне?
Но она промолчала, разглядывая лица подруг. Энния принимала эти натянутые доказательства и искренне им верила, а Ливилла по-прежнему не поднимала головы и заметно нервничала.
– Если ты закончила, Друзилла, то позволь высказаться и мне, – вставила Невия, едва Друзилла замолкла, чтобы перевести дыхание. – Хотя Агриппинилла и уверяет меня, что мои подозрения необоснованны, но мы с ней сами видели, как Клавдилла любезничала в Саллюстиевых садах с Тиберием Гемеллом. И то, что более двух недель она не выходила из своих покоев в палатинском дворце, где, замечу, также проживает и внук цезаря, говорит лишь о том, что она предавалась с ним разврату. Я уверена, что она околдовала и моего супруга, который после возвращения из Капуи забыл дорогу на мое ложе. Макрон всячески уверял, что они с Юнией не виделись и только срочные дела удерживали его в Капуе, но я не поверила. Они – любовники!
Ливилла громко всхлипнула при этих словах и расплакалась, роняя крупные слезы на белоснежную столу. Все неодобрительно посмотрели в ее сторону.
– Наша сестра рыдает, потому что привязалась к этой лживой распутной девке. Дурман ее красоты и обходительности долго кружил и нам головы. И я, и Энния Невия, испытывавшие к ней поначалу неприязнь, после полюбили ее как подругу и не разлучались все лето. Мы пригрели змею на своей груди! – истерически вскрикнула Друзилла. – А она тем временем плела интриги, чтобы завоевать сердца наших мужей и возлюбленных. Фабий Персик, Макрон, Домиций Агенобарб, Тиберий Гемелл и, наконец, наш брат – все они жертвы ее прелестей! Агриппинилла пострадала сильней нас всех, из-за неверности Агенобарба ее беременность закончилась выкидышем.
Энния не удержалась, чтоб не подлить яду в страстную речь Друзиллы:
– В Риме у каждого плебея на устах молитва о Юнии. Она одурманила весь римский народ. На каждом углу, в каждой лавке и на весь форум звучат восхищенные слова о красоте, грации и щедрости Юнии Клавдиллы, жены наследника императора. «Божественная» – так прозвали ее квириты.
И женщина, не сдержавшись, в сердцах сплюнула на мраморный пол. Агриппинилла поморщилась, видя столь дурные манеры. Плечи Ливиллы поползли выше, она вся дрожала, перепуганная. Это заметила Друзилла.
– Что ты трясешься, сестра?! – закричала она. – Правды не надо бояться. Лишь одна ты не пострадала, твой гусь Виниций остался верен тебе, она не отравила его безумием любви. Мы должны принять срочные меры и избавиться от этой Мегеры. До того, как Фабий попал в ее тенета и потерял разум, он успел разглядеть ее истинное лицо и назвать подлинным именем. Распутную дочь Августа в свое время сослали на далекий остров, где она, всеми забытая, окончила в тоске свои дни. И я клянусь Юноной, что всеми силами добьюсь той же участи для Клавдиллы.
– И я клянусь Юноной, – сказала Энния. Ее миловидное личико исказилось от ярости. – Пусть все принесут эту клятву.
Агриппинилла облизнула пересохшие губы. Ей не хотелось этого делать. Она понимала, что Эннией и Друзиллой движут зависть к красоте Клавдиллы и горечь от предательства близких мужчин. Невия еще не может успокоиться, что обещание Калигулы жениться, когда он станет принцепсом, оказалось лишь уловкой, чтобы отделаться от ее навязчивой любви. И ко всему прочему, Агриппинилла была уверена, что если связь Юнии и Макрона не плод воображения Эннии, то она нечто большее, чем любовные отношения, это тонко продуманный расчет со стороны Клавдиллы. А в измену с Гемеллом и Фабием она не верила вообще.
Властолюбивая и тщеславная, Агриппинилла была достаточно умна для того, чтобы понять игру Клавдиллы, которая двигала Гая к власти, спасая от участи Нерона и Друза. Пусть не глубоко, но она постигла замыслы Юнии, однако, к сожалению, слишком поздно. Агриппинилла не могла не восхищаться умом Клавдиллы и поражалась слепоте Друзиллы, не понимавшей, что Юния плетет интриги во имя благополучия их родного брата, которого искренне и верно любит всем сердцем. Они могли бы стать подругами и сообщницами, если б не нелепая ссора при знакомстве и не глупое увлечение Агенобарба красотой Клавдиллы. Ревность Агриппиниллы, досада на мужа и несвоевременная беременность, закончившаяся выкидышем в Анции, помешали им объединить усилия и помыслы ради возвышения семьи Германика.
Поэтому-то на этом совете, уступив глупости Друзиллы и Эннии, она избрала для себя роль слушательницы и, следя за ходом мыслей подруг, лелеяла свой план.
Страсти накалялись. Грязные обвинения в адрес Юнии, что сыпались из уст двух красавиц, заставили бедняжку Ливиллу заткнуть уши, но рассвирепевшая Друзилла отпустила ей звонкую пощечину. Энния едва успела разнять их. Ливилла стряхнула с пальцев тонкую прядку темных волос сестры и в очередной раз расплакалась.
– Ты все равно сделаешь то, что мы тебе прикажем, – шипела Друзилла, брызгая слюной, как ядовитая кобра. – Ты напишешь Гаю письмо на Капри. Пусть он знает, чем занимается в его отсутствие любимая супруга. Он поверит только тебе.