Рим. Цена величия
Шрифт:
А седой Кассий Херея в то время, когда Макрон скакал по Аппиевой дороге, сидел одиноко в караульной комнате во дворце, слушая, как собираются на вечернюю репотию знатные гости, как звенит смех девушек, разносится неторопливый говор мужчин, снует взад-вперед челядь, стуча посудой. Никогда еще ужас безысходности не сдавливал ему сердце так сильно. Он бессильно опустил руки, скованный памятью о любимом Германике и слепой привязанностью к боевому товарищу – маленькому Сапожку, которого он когда-то возил на шее подобно боевому коню.
XXXVIII
Юния смотрела в спину уходящему Макрону, и ласковая улыбка таяла
Юния тихонько окликнула проходившего раба:
– У меня срочное дело к господину Фабию. Войди и осторожно пригласи его в ойкос, так чтобы только он услышал твои слова.
Раб покорно кивнул и вошел внутрь. Клавдилла убежала и укрылась от посторонних взглядов за малиновыми занавесями ойкоса. Фабий появился немного времени спустя.
– Ты медлишь, – упрекнула его Юния.
– Думаешь, прекрасная, так легко вырваться из объятий страстной женщины? – улыбнулся Персик. – Первая ссора с мужем?
– Мне не до смеха, Павел. И я не ссорилась с Сапожком.
Юния вытянула стройную ножку на широком ложе. Фабий застонал.
– Ты испытываешь меня, богиня? – прищурившись, чтобы потушить похотливый блеск в глазах, спросил он с укором. – Созерцать полуобнаженные прелести чужой жены – это свыше моих сил. Прикройся, иначе я сойду с ума от вожделения.
Щеки Клавдиллы запылали – она и забыла, что разгуливает в прозрачном синфесисе Калигулы. Фабий протянул ей покрывало.
– Извини, Павел, что смутила тебя, – сказала Юния, укрывшись. – Честно сказать, другая проблема более занимает меня в это утро.
– Я слушаю.
– Макрону известно все.
Юния заметила, как Фабий резко напрягся, будто готовясь к прыжку.
– Что ему известно? – хрипло спросил он.
– То, что мы подожгли Авентин. Не знаю, как он прознал, видимо, кто-то из дворца следил за нами.
– Он сам об этом сказал? Тогда мы пропали, – безнадежно произнес Фабий.
– Нет, он промолчал, – ответила Юния. – Его глаза сказали мне об этом. Но он ничего не сообщит цезарю.
– Откуда такая уверенность? – насмешливо поинтересовался Фабий. – Лично я отправляюсь писать завещание. Значит, эта жертва Гекате предполагала и наши жизни тоже.
– Выслушай же меня, наконец, – зашипела Клавдилла. Персик уловил пробуждающиеся знакомые черты Мегеры. – Он не скажет ничего, потому что давно любит меня, и мне пришлось дать ему надежду этим утром. Он преследует меня едва ли не с первого дня нашего знакомства…
Она кратко пересказала Фабию случай с неудачным похищением, попытку изнасилования, поведала обо всех его словах, взглядах, ненависти к Калигуле. Павел в раздумье потер лоб.
– Тебе придется ответить на его чувства, – сказал он. – Рано или поздно, но он заставит тебя сделать это под страхом разоблачения. Префект всегда добивается своей цели. Если ты следишь за судебными процессами Рима, то должна знать, насколько он силен и вездесущ. Мне не известно ни одно из дел, где он терпел поражение.
– О, Фабий! – Клавдилла придвинулась к нему и сжала его руки. Ее ладони были холодны как ледышки. – Я ненавижу его и до безумия люблю Гая. Я не смогу изменить мужу.
– Ты говорила с Калигулой?
– Нет, ты первый, кому я все рассказала. И мне нужен твой совет. Калигула в гневе натворит всяческих безумств. Его здравый смысл исчезает, когда дело касается меня. А они нужны друг другу, ты сам это знаешь. Пока Гай не станет принцепсом, от Макрона избавляться нельзя.
Фабий лихорадочно думал. Отчаяние Юнии тронуло его сердце. Он любил Калигулу как сына, Клавдиллу он тоже принял как родную дочь, к тому же единое преступление неразрывно связало их. Он догадывался, сопоставляя факты знакомства Юнии и Гая, смерть Германика и их нерушимую вечную любовь, что и их странная верность также замешана на тайном злодеянии. Персик размышлял, наблюдая, как пелена слез заволакивает прекрасные глаза Юнии.
– Я не могу предать Сапожка, я не изменю ему ни с одним мужчиной, даже под угрозой быть сброшенной с Тарпейской скалы! – твердо сказала Клавдилла, и Фабий увидел, что глаза ее уже сухи, но мучительная боль не ушла из них, а, скорее, усилилась.
– Тебе не обязательно изменять своему любимому, – сказал Персик. – Почему ты считаешь, что Макрону только это от тебя и нужно? Ты сможешь держать его на расстоянии. Влюбленные мужчины в этом возрасте испытывают чувства совсем отличные от чувств влюбленных юнцов. Сыграй на тонких струнах его души, заставь его мечтать, томи обещаниями, питай надеждами, допускай лишь нежные поцелуи. – Фабий сделал паузу, окрыленный новой мыслью. – Если ты сведешь его с ума, то он пойдет ради тебя и на убийство, только направь его руку в нужный момент.
– Убийство? – в ужасе прошептала Клавдилла.
Но блеск глаз Фабия позволил ей верно прочесть невысказанную вслух опасную мысль, и она радостно улыбнулась. Даже не подумав о последствиях, она нагнулась к Персику, выпустив покрывало из рук, и от души его поцеловала. Павел издал вопль возмущения:
– Что же ты делаешь, бесстыдница!
И Юния наконец-то заметила, как угрожающе топорщится его туника ниже пояса. Звонко смеясь, она спаслась бегством, оставив Фабия одного. Он мучительно нагнулся, дикое желание резко сменилось ноющей болью. Нелегко общаться на серьезные темы с полуобнаженной прекраснейшей на земле девушкой такому страстному мужчине. Он вздохнул и направился в свою кубикулу к Друзилле растрачивать накопившийся пыл.
Еще одно потрясение ожидало его при входе. Юния, притаившись за пологом, ожидала его. «Забыла спросить», – шепнула она, ухватив его за локоть. И тут он не удержался, резко привлек ее к себе, ощутив прелесть упругой груди, и впился жадным поцелуем в алые губы. Руки опустились, обхватив ее ниже талии. Юния попыталась вырваться, но сопротивление постепенно ослабло из страха быть услышанными, и неожиданно для себя она ответила на его поцелуй, и едва он ощутил ее вкус, как застонал, руки его потянули ткань синфесиса вверх, обнажая ее бедра. Он приподнял ее, прижав к стене, страстно изогнувшись, она обхватила ногами его талию, и Фабий резко вошел в ее влажное теплое лоно. Ногти ее впились ему шею, сладкая истома заставила выгнуться их тела, и Персик поцелуем заглушил крик, готовый слететь с ее припухших губ. Клавдилла встала на непослушные ноги, устало положив голову ему на плечо.