Римаут. Ледяной ключ
Шрифт:
На другом берегу рядами стоят многоэтажки Франкфурта. Серая полоса жилых домов, вечером напоминающая огромную крепостную стену с горящим кроссвордом окон, а за ней небоскребы делового центра. Но пока в разгаре день, да и вовсе не это привлекает взгляд: прямо от пляжа, сходясь в тонкую нитку вверху, ведет мост. Шириной метра четыре, не больше. С низкими, по пояс перилами. Где-то за километр отсюда — еле видно — он опускается на другой берег. Тонкие изящные опоры на всем протяжении, подвесные арки крепежа, ничего общего с грубым бетоном быков
Такая вот неожиданность.
— Не понял… — мгновенно растеряв всю свою напускную солидность, произносит Карл. Сумка выскальзывает у него из руки и неслышно падает в траву. Он растерян. Он сейчас как сельский мальчишка, впервые увидевший стереокино или встретивший на улице, запросто, своего кумира-футболиста из телевизора. — И почему река такая широкая?
— Любимый, а откуда здесь это? — шепчет мама, тесно прижавшись к плечу. Ей любопытно и немного страшно: еще неделю назад здесь ничего не было. — Есть же Хольбайнштейг, зачем городу еще один пешеходный мост?!
— Да вот черт его… — грубовато отвечает отец и подходит к невысоким ступенькам, ведущим к узкому, явно пешеходному полотну моста.
Все выглядит основательным и — вот странно! — не очень новым. Словно не один год он стоит здесь. Камни ступенек обросли понизу мхом, перила немного заржавели. Даже полосы цемента, покрывающие уходящую вдаль дорожку — местами потрескались. Странно, но на перилах нет вездесущих замков от влюбленных, а на полотне — ни следа граффити.
Карл достает из сумки карту. Все есть — парк, центральная аллея, дорожки эти и то обозначены, узкая полоса пляжа, — а моста нет.
Хоть тресни.
Хотя он — вот он, руками трогай, ногами наступай. А его нет. Да и зачем он здесь, если задуматься? Есть другие мосты, Майн ими не обижен — езжай не хочу. На кой черт кому-то понадобилось воткнуть пешеходный переход при наличии новенького Гольбейнского мостика?
— Марта, я не знаю… — как-то смущенно говорит он, пряча карту. — И ведь выглядит не совсем… новым.
— А давай по нему пройдемся? — предлагает девушка. — Искупаемся на том берегу, какая разница. Зато — приключение!
Она прекрасна сейчас. Ветер с реки распушил темные волосы, туго обтянул платьем стройную фигуру. Марта мечтательно смотрит мимо Карла туда, над водой, вдоль моста. Она словно видит другую жизнь, еще более прекрасную, чем их общая молодость.
— Ну… — с сомнением тянет отец. — Да можно… Опасно только: вдруг он не достроен. До середины дойдем, а дальше — пусто.
— Вернемся тогда, подумаешь. Да и ограждение было бы.
Они поднимаются по ступенькам, словно служащим связкой этого берега, заросшего травой, с другой реальностью. Мосты и перекрестки — они этим славятся, какой-то странной границей между «где-то здесь» и «уже там».
Сумка снова на плече у Карла, он держит маму за руку. За перила хвататься смысла нет — грязноваты они. Да и так идти вполне нормально, не сдует. Мостик под ногами поднимается над водой, пологой дугой уходя вверх. Яркое солнце отсвечивает от мелких волн под ногами, слепит глаза, если посмотреть вниз.
— Карл, а ты меня любишь? — внезапно спрашивает мама. Она поворачивает голову и смотрит на него в упор.
— Конечно, моя дорогая!
— Точно?
— Да…
Ответ отца эхом звучит над водой, как крик заблудившейся речной птицы, хотя он отвечает тихо и с нежностью. Через пару десятков шагов Карл понимает, что что-то не так. Над водой стоит тишина: ни ветра, ни плеска волн. Мертвый штиль, как будто кто-то выключил весь звук на свете. Разом.
— Странно как-то… — говорит Марта. — Слишком здесь все… не так.
В ее голосе что-то изменилось. Неуловимо. Еле заметно. Только Карл бы и смог заметить. Она стала говорить более печально и как-то… взрослее, что ли? Он смотрит на маму и замечает, что она и внешне стала чуть-чуть иной. Волосы немного короче, появилась рыжеватая прядь, как случайный мазок краски. Вместо платья на ней немного смешной офисный наряд — белый верх, темный низ.
— Ты тоже изменился… — шепчет мама, заметив его внимательный взгляд. — Галстук только слишком яркий.
Только сейчас он обращает внимание, что одет не в любимые рваные джинсы и майку с Че Геварой, а в серый с блеском костюм и рубашку с галстуком. Ничего подобного у него никогда не было. Галстук действительно яркий, но… В общем, такой бы он и купил, если бы пришла в голову столь странная идея.
Рядом с мамой по мосту смешно вышагивает неведомо откуда взявшийся рыжий котенок. Тонкий хвост вверх как антенна, и слишком большие уши.
— Его зовут Фрик, — говорит Марта. Она смотрит куда-то за перила, на застывшее полотно бывшей реки, но откуда-то знает, что думает Карл. — Мы когда квартиру сняли — завели. Он большой вырастет.
С каждым шагом котенок действительно растет, превращаясь в роскошно лохматого зверя. Наряд мамы тоже немного меняется: пиджак, более узкая юбка.
Отцу почему-то становится страшно. Он оглядывается и понимает, что они прошли уже почти половину. Треть — точно. Парк за спиной слился в мутно-зеленую полосу, но и дома впереди, кажется, не приблизились. Они идут и идут над застывшей водой, и вокруг них ничего не меняется. Изменения происходят с ними самими: кот перестал расти и просто идет рядом с хозяйкой, ровно и молча, как заводная игрушка.
Достаточно было Карлу на мгновение отвернуться, чтобы обнаружить: мама теперь катит впереди себя коляску. Модная трехколесная конструкция иногда чуть подпрыгивает на перемычках между цементными участками.
— Манфред, — ровно говорит мама. На ней теперь не офисная роба, а что-то уютно-домашнее. — Манфред Вильгельм Лири. Ты рад?
У отца пережимает горло, он ничего не может сказать, только кивает в ответ.
— Ты слишком много работаешь, любимый… — шепчет она, на ходу поправляя что-то в коляске. — Зато своя квартира.