Римская сатира
Шрифт:
Чтобы подливки приправлены были и в меру и вкусно,
Чтобы слуги прилично и чисто все были одеты;
70 Случай — и все ни во что! Вдруг, как насмех, обрушится сверху
Твой балдахин или конюх споткнется — и вдребезги блюдо!
Но угоститель, равно как иной полководец великий,
В счастии был не замечен, а в бедствии вдруг познается!»
«О, да исполнят же боги тебе все желания сердца,
Муж добродетельный! Добрый товарищ!» — Так с чувством воскликнул
Насидиен и, надевши сандалии, тотчас же вышел.
Гости меж тем улыбались и между собою шептали
На ухо; только
Гораций
Впрямь никакого бы зрелища так не хотелось мне видеть!
80 Ну, а чему же потом вы еще посмеялись?
Фунданий
Вибидий
Грустно служителям сделал вопрос: «Не разбиты ль кувшины,
Потому что бокалы гостей... стоят не налиты?»
Между тем как смеялись мы все заодно с Балатроном,
Снова вступает Насидиен, но с лицом уж веселым,
Точно как будто искусством готов победить он Фортуну.
Следом за ним принесли журавля: на блюде глубоком
Рознят он был на куски и посыпан мукою и солью.
Подали потрохи белого гуся с начинкой из свежих
Фиг и плечики зайца; они превосходнее спинки.
90 Вскоре увидели мы и дроздов, подгорелых немножко,
И голубей без задков. Претонкие лакомства вкуса,
Если бы пира хозяин о каждом кушанье порознь
Нам не рассказывал все: и натуру и дело искусства,
Так что их и не ели, как будто, дохнувши на блюда,
Ведьма Канидия их заразила змеиным дыханьем!
Персий
Сатиры
Пролог
Ни на Парнасе двухвершинном мне грезить
Не приходилось, чтоб поэтом вдруг стал я.
Я геликонских дев с Пиреною бледной
Предоставляю тем, чьи лики плющ цепкий
Обычно лижет; сам же, как полунеуч,
Во храм певцов я приношу стихи эти.
Из попугая кто извлек его «здравствуй»,
Сорок заставил выкликать слова наши?
Искусств учитель, на таланты все щедрый,
Желудок, мастер голосов искать чуждых:
Блеснет надежда на коварные деньги —
Сорока поэтессой, как поэт — ворон
Легасовым напевом запоют, верь мне!
САТИРА ПЕРВАЯ
«Кто это станет читать?» Вот это? Никто! «Ты уверен?»
Двое иль вовсе никто. «Это скверно и жалко!» Да так ли?
Полидамант [133]
Мне предпочтут? Пустяки! Зачем тебе следовать вкусам
133
Полидамант, и троянки. — Под Полидамантом и троянками подразумеваются римляне. Мудрость и строгие суждения героя «Илиады» Полидаманта вошли у римлян в поговорку.
Смутного Рима? Зачем стараться выравнивать стрелку
Ложных весов? Вне себя самого судьи не ищи ты.
Есть ли кто в Риме, чтоб он... Ах, коль можно сказать бы!..
Но можно
Если на наши взглянуть седины, на жалкую нашу
10 Жизнь и на то, что теперь мы делаем, бросив орехи;
Корчим когда из себя мы дядюшек... Нет уж, простите!
Что же мне делать? Ведь я хохотун с селезенкою дерзкой [134] !
Пишем мы все взаперти — кто стихами, кто вольною речью, —
134
...хохотун с селезенкою дерзкой. — Селезенка считалась в древности органом, от которого зависит смех.
Выспренне так, что любой запыхался б и самый здоровый.
Это народу ведь всё — причесанный, в новенькой тоге,
Точно в рожденье свое, с сардониксом на пальце, весь в белом,
Сидя высоко, читать ты будешь, проворное горло
Снадобьем жидким смочив, похотливо глядя и ломаясь.
Как непристойно дрожат при этом дюжие Титы
20 С голосом сиплым, смотри, когда проникают им в чресла
Вирши и все их нутро стихом своим зыбким щекочут!
Снедь, старикашка, не ты ль для чужих ушей собираешь,
Хоть и готов закричать, из кожи вылезши: «Ну вас!»,
«Что же учиться, коль нет побужденья, коль, грудь разрывая,
К славе врожденная страсть найти исхода не сможет?»
Вот ты и бледен и дряхл. О нравы! Иль совершенно
Знанье твое ни к чему, коль не знает другой, что ты знаешь?
«Но ведь приятно, коль пальцем покажут и шепчут все: «Вот он!» —
Иль что диктуют тебя целой сотне кудрявых мальчишек,
30 Вздором считаешь?» А вот за вином любопытствуют внуки
Ромула сытые, что расскажешь ты в дивной поэме.
Тут кто-нибудь, у кого на плечах лиловая хлена [135] ,
Косноязычно и в нос объявив о чем-нибудь затхлом,
Всяких Филлид, Гипсипил и поэтов слезливые басни
Цедит сквозь зубы, слова коверкая лепетом нежным.
Мужи довольны. Теперь не блажен ли такого поэта
Прах? и не легче ль плита его кости могильная давит?
Гости в восторге. Теперь из тени его замогильной
И на холме у него, из его счастливого пепла,
135
Лиловая хлена — накидка, употребление которой вместо тоги считалось признаком изнеженности и распущенности.