Римские призраки

Малерба Луиджи

Не знаю, что она находит в таком типе, как Зандель? У него бледное, невыразительное лицо, но за этой внешностью кроется какое-то ехидство. Лицо без морщин, сердце без страсти. Кларисса называет его вид постмодернистским. Не знаю, что она вкладывает в это определение. Вызывает ли это у меня беспокойство? Ну, если для нее так важна видимость, тогда я молчу, и давайте оставим этот разговор.

По правде говоря, я совершил глупость, оставив на дисплее номер телефона Валерии (вот проклятая память у этого «Свотч»). Кларисса, случайно увидев номер, спросила, куда это я звонил, когда она ходила в аптеку. Я выкрутился, сказав, что говорил со студентом, который готовит для меня материал об архитектуре и урбанистике в Риме после объединения Италии и прихода пьемонтцев. Как полагается, я украсил свою ложь правдоподобными подробностями. Зря импровизировал. Кларисса, к счастью, не узнала номер Валерии, да и как она могла его узнать? Но, поняв, что я рассказал Валерии анекдот о двуглавом орле, Кларисса насторожилась, и мне следует быть более внимательным.

Кларисса

Я никогда не говорила Джано, что двадцать три — двадцать четыре года тому назад между мной и Занделем что-то было. После помолвки с Джано я ездила отдохнуть в Порто Санто-Стефано с компанией друзей, в которую входила и Валерия, еще тогда славившаяся греческим носом и выдающимся задом. Валерия эта была ненасытна. Она металась между одним молодым архитектором и журналистом из «Мессаджеро» и, в конечном счете, спала с обоими. Архитектор Зандель был, между прочим, владельцем квартиры на тамошней виа деи Фари, где мы все и расположились, и его очень раздражало, что Валерия трахается с журналистом из «Мессаджеро». Он — собственник по характеру — переживал из-за того, что его гостья изменяет ему, и готов был выселить всех нас из своего дома и положить таким образом конец нашим каникулам. А между тем он настойчиво ухаживал за мной. И я не смогла устоять.

С моей стороны это было чем-то вроде беспечного прощания с девичеством — похоже на то, как поступают мужчины за несколько дней до свадьбы. Не могу сказать, что мне была несимпатична идея увести мужика у Валерии и, в то же время, спасти наш отдых у моря. Потом, получив удовлетворение под простынями, архитектор Зандель сказал мне, что Валерию все зовут «девушкой из кондоминиума» из-за ее привычки путаться одновременно с несколькими мужчинами, и я до сих пор помню это прозвище. В общем, я на своем опыте убедилась, что от этой женщины надо держаться подальше из-за ее откровенной тяги к женатым мужчинам. В скобках замечу, что к концу отпуска, в момент расставания, я чувствовала себя неловко, потому что забыла имя Занделя, которому была обязана короткой, хоть и приятной близостью. В свое оправдание могу сказать, что в это время я как-то непроизвольно заменяла фамилией имя Занделя.

Увидела его вновь я много лет спустя, уже как коллегу моего мужа, и кто знает, помнил ли он еще ту девушку, которую когда-то в Порто Санто-Стефано… и так далее, и так далее. Ну какого черта я все это пережевываю! Архитектор-урбанист Федерико Зандель ухаживает за мной академически корректно и никогда даже не намекнул на ту нашу далекую встречу. Ему все так же принадлежит дом в Порто Санто-Стефано, и он временами приглашает нас туда, но предпочитает в августе сдавать его за шесть тысяч евро, а на эти деньги ездить с женой Ириной отдыхать в каком-нибудь новом месте: Сардиния, Корсика, Греция, Турция, Красное море.

Джано не знает этого, но последнее время Валерия по старой привычке уделяет внимание мужчинам моложе ее, например, профессоришке из «Сапьенцы», который попросил ее перевести какую-то статью с немецкого и в тот же день оказался на ней голышом в постели. История эта облетела весь университет, после чего просьбы о переводе с немецкого так и посыпались. Теперь она подкатывается к Джано. Или уже подкатилась? В этом неприятном случае мне остается только помалкивать.

Вчера утром, часов около десяти, надевая шарф, чтобы выйти из дома, я увидела за приоткрытой дверью ванной комнаты спину Джано, наклонившегося над раковиной и обхватившего голову руками. Я стояла тихо и увидела, что он плачет и плечи его вздрагивают от всхлипываний. Мне захотелось тут же окликнуть его, но я отошла на цыпочках, чтобы он не заметил моего присутствия. Уверенности, что я поступаю правильно, у меня не было, но инстинкт подсказывал, что лучше мне не показываться, что, может быть, Джано не хочет делиться со мной своими переживаниями и проблемами: в противном случае он бы не стал их замалчивать. И все же меня очень удивили эти отчаянные рыдания, ибо, насколько я понимала, у Джано не было никаких оснований для этого ни дома, ни вне семьи.

И вдруг меня осенило: а что, если эти всхлипывания всего лишь спазмы смеха? Понять было трудно, и вопрос этот камнем лег мне на сердце. Во всяком случае, я не могла спросить его самого: он упрекнул бы меня в том, что я за ним подглядываю, а это уже самый постыдный поступок в супружеской жизни. В общем, так я и не решила дилемму, касающуюся столь неожиданного и загадочного растрачивания нейронов. Но в конечном счете я пришла к выводу, что рвать на себе волосы из-за этого не стоит.

Джано

Мы с Клариссой составляли список знакомых, умерших от СПИДа — новой чумы нашего времени, и оба радовались, что нас не коснулось сие проклятие, болезнь, в основном поражающая поколение наших детей. Мы часто играем в эту зловещую и не иссякающую игру, добавляя последние печальнейшие сведения, но с некоторых пор наш мортиролог пополняется жертвами не только этой инфекции и другой злокачественной болезни, но и вообще жертвами разнообразных смертельных недугов. Это интереснее, чем ходить в кино. Пара часов превосходного отдохновения.

Не знаю, как именно повернулся бы разговор, но Кларисса вдруг сказала, что у профессора Занделя только одно легкое, оставшееся после операции, перенесенной им много лет назад. Значит, и он может быть на примете.

— А ты откуда знаешь?

— Кто-то мне сказал. Не помню уже кто. Может, Валерия, когда я встретила ее во Французской академии. Похоже, она с ним спала, а может, и сейчас спит, ведь это же Валерия. Ну да, именно она и сказала мне, что у Занделя одно легкое.

Ясно, что Кларисса хотела дать мне понять, что между Валерией и Занделем что-то продолжается. Дыма без огня не бывает. Я не выказал своего раздражения и переменил тему, потому что когда речь заходит о Валерии, сразу же дело становится весьма рискованным.

Но что имела в виду Кларисса, сообщив мне об удаленном легком? Что архитектор Зандель конкурент неопасный? И, должно быть, у них с Валерией близкие отношения?

— А с виду, — сказал я, — он так и пышет здоровьем.

— Но он же зеленый, как лимон.

— Он бледен, согласен, но бледен от природы. И ничего это не значит.

— Что-то, наверное, значит, если у него одно легкое. С виду не скажешь. Но дышит-то он вполсилы.

— Меня это мало трогает. Он много работает за границей, занимается приведением в порядок дорог и тротуаров в исторических городах. В Амстердаме, Гамбурге, Кельне и Цюрихе. А когда он представил свой проект для исторического центра Рима, его коллеги только посмеялись. Но, судя по всему, муниципалитет даст ему лицензию на восстановление тротуара в районе от пьяцца дель Пополо до виа Кондотти и виа ди Рипетта. Самый элегантный район Рима, золотое дно.

Когда в муниципалитете Рима, готовясь к наступлению Святого года,[2] решили перестилать мостовую и тротуары от пьяцца Арджентина до пьяцца ди Пьетра, то проконсультировались с Занделем. А он посоветовал импортировать базальт и булыжник из Китая, потому что там в десять раз дешевле. В муниципалитете были удивлены: получается, что паломникам в Святой год пришлось бы ходить по коммунистической мостовой. Но потом низкая цена и качество китайских товаров взяли верх.

В общем, Зандель сделался международным специалистом по мостовым и тротуарам, и, судя по всему, его последней амбициозной целью стал Нью-Йорк. Тротуары как последний ресурс общества, пребывающего в растерянности и депрессии. Двигаться, ходить. Тротуар как метафора, по нему Зандель победоносно шествует с бумажником, до отказа набитым евро.