Римский орел

Мазин Александр Владимирович

В лодке действительно было только двое спящих вандалов, которые через несколько секунд стали мертвыми вандалами.

По поводу этих убийств Черепанов не испытывал ни малейших угрызений убитые, возникни у них при жизни такая потребность, прикончили бы его самого, глазом не моргнув. В общем, совесть Геннадия была спокойна. И все-таки еще пару месяцев назад подполковник не стал бы их убивать. Оглушил бы и оставил на песочке. Но тут был другой мир. Геннадий осознал это еще тогда, когда они с Лехой развлечения ради обследовали деревянную крепость на холме. И Леха рассказал историю про мужика, которого единственного за всю историю фашистского Рейха выгнали из концлагеря. Которого отторгла система, когда он въехал, для чего все устроено. Выкинула из себя. То есть, как предположил Леха, если весь этот мир - гигантский испытательный стенд для пары заблудших космонавтов, то разберись они, ради чего их тестируют, и

сразу окажутся дома. Это была гипотеза. Не глупее прочих. А базовые предпосылки ее были очень даже толковыми. Это другой мир, с законами и основами, отличными от законов и основ Российской Федерации начала двадцать первого века. И испытуемым, командиру корабля подполковнику Черепанову и космонавту-исследователю Алексею Коршунову, следовало принять эти чужие законы. Потому что в противном случае этот вполне реальный и по-своему сбалансированный мир сам отторг бы чужаков. И (в этом Геннадий был уверен) не обратно в начало третьего тысячелетия, а совсем в другое место, откуда возвращаются крайне редко и то лишь в виде бесплотных призраков. Да (и Черепанов это знал), существовали ситуации, когда следовало отказаться от привычной морали, этики и норм поведения и принять те условия игры, которые предлагала ситуация. И главная проблема здесь не только в том, чтобы научиться выживать на войне. Этому как раз можно научить очень многих. Проблема в том, чтобы, оказавшись вне войны, дома, в центре Москвы, среди родных и близких, не притащить войну с собой. Вернувшись из своего южно-американского вояжа, Черепанов сумел справиться с этой проблемой. Но попутно узнал, что очень немногие из его современников, побывавших там, где другие правила, сумели избавиться от войны внутри. Вот тогда Геннадий всерьез заинтересовался этим вопросом. И историей войн. А также психологией тех, кто в этих войнах участвовал. И выяснил много интересного. Например, что для средневековых рыцарей-феодалов подобной проблемы вовсе не существовало. Вернее, они решали ее просто: вот мой дом, мои близкие, моя земля. А вот весь остальной мир - и "кто не спрятался, я не виноват!". Иными словами, внутри каждого человека живет несколько разных личностей, сформированных жизненными обстоятельствами. И личности эти поочередно вылезают наружу, чтобы справляться с жизненными трудностями. Словно обученные псы: этот - охотничий, этот - санки возить, а этот - наркотики искать или глотки рвать. Сам же человек, их законный хозяин, должен тщательно следить, чтобы конкретный пес вылезал из будки исключительно в нужное время. Это была игра, которую Геннадий вел сам с собой. Увлекательная игра. Рискованная. Но подполковник считал, что может себе позволить любые "шизофренические" игры, поскольку психика у него была железобетонная. Он готов был дать подписку, что физически не способен "поехать крышей". И полсотни лучших в стране врачей и психологов поставили бы под его подписью свои закорючки. Тем не менее, когда требовалось "сменить правила игры", подполковник Черепанов "спускал с поводка" соответствующую личность, и эта личность решала возникшие проблемы. А сам ее хозяин стоял в сторонке и наблюдал. Спокойно и сосредоточенно. Готовый в любой момент "перехватить управление".

Поэтому если возникала необходимость убивать, Черепанов убивал. Но если была возможность не убивать, подполковник ее использовал. В данном случае передоверив "зачистку территории" своему другу Гонорию Плавту, для которого отправлять вражеских солдат в лучший мир было так же естественно, как помочиться с горки.

Избавив вандалов от лишних вещей, кентурион по очереди перекинул их через борт - в руки Геннадия, который предал тела неторопливому течению реки.

Скрипнул и пополз вверх рей, увлекая за собой тяжелый квадратный парус.

"Черт, - подумал Черепанов, - могут услышать..."

Не услышали. Геннадий полоснул ножом по канатам, закрепленным на берегу, и перемахнул через борт. Темный парус над головой наполнился ветром. Плавт на корме уже взялся за рукоять рулевого весла и уверенно направил лодку прочь от берега. Минута - и береговой откос поглотила темнота, только тусклый свет догорающего костра еще некоторое время служил ориентиром. Пока и его не поглотила ночь.

Побег удался.

Глава двадцать восьмая,

В КОТОРОЙ ВЫЯСНЯЕТСЯ, ЧТО РИКС ДИДОГАЛ НЕ ЛЮБИТ, КОГДА ЕГО КИДАЮТ

На рассвете они миновали изобилующее мелями устье и выплыли на настоящий водный простор. Дунай. Теперь Черепанов узнал эту реку. Собственно, мог и раньше вспомнить, потому что по-английски Дунай и в его мире назывался Danuby. И видел его Геннадий неоднократно, поскольку бывал и в Чехии, и в Словакии, и в Венгрии. Сейчас подполковнику иногда чудилось, будто он узнает знакомые берега.

– Мы спустимся пониже, - сказал Плавт.
– К Понту [Имеется в виду Черное море.], к Мезии [Мезия -

римская провинция. Древняя область между нижним Дунаем и Балканами, первоначально населенная фракийскими племенами. В VI - VII вв. до н. э. территорию Мезии колонизовали греки; с кон. I в. до н. э. находилась под властью Рима. В IV в. здесь осели готы, в VI - VII вв.
– славянские племена. С севера ее границей был Дунай (эту часть Дуная называли также Истррм), с востока - Понт (Черное море), с юга - Фракия, с запада - Далмация, Иллирия, Паннония. В описываемое время была уже разделена на две административные единицы - Нижнюю и Верхнюю Мезии. К северо-востоку от Мезии располагалась провинция Дакия (завоеванная императором Траяном), ограниченная Истром, Флютаввзием (р. Олт, левый приток Дуная), Карпатами и Трансильванскими Альпами, но в описываемое время Дакия уже практически принадлежала занявшим ее варварам.]. А то здесь по обе стороны варварские поселения. Правобережным мы платим: якобы за охрану наших границ. Но...
– римлянин усмехнулся, - варвары и есть варвары. Мы спустимся ниже, там уже наши. Высадимся и станем искать Максимина...

Ветер спал. Тяжелую лодку медленно влекло вниз по течению. Вставало солнце...

– А я уж подумал: ты готов служить этому рыжему вандалу, - сказал Черепанов.
– Ты так с ним торговался из-за золота...

Гонорий рассмеялся, поскреб подбородок.

– Оброс, - пробормотал он.
– Не люблю.

Достал нож, выправил кромку точильным камнем и принялся соскребать щетину со щек.

– Если бы я не торговался, он бы мне не поверил, - пояснил кентурион.
– Да и золото нам не помешает. Неужели ты впрямь подумал, что я могу предать мой Рим?

– Ну...
– Геннадий смутился, что с ним в последние двадцать лет бывало редко.
– Я не знаю ваших обычаев.

– Обычаи наши просты, - сказал Плавт ("хр-рс - хр-рс" - прошуршало лезвие, соскабливая щетину).
– Есть Римский Мир. Миропорядок. Цивилизация. Все остальное должно ему служить. Только так.

– Ты уверен?

– Да. И ты должен быть в этом уверен, если хочешь служить Риму. Ты хочешь?

Вопрос был задан прямо и требовал такого же прямого ответа.

– А разве у меня есть выбор?

– Выбор всегда есть.
– Гонорий плеснул на ладонь немного вина из кожаной фляжки, снятой с убитого вандала, размазал по лицу.
– Хочешь?
– Он протянул Черепанову нож.

– Не сейчас.
– У него не было сейчас желания бриться. Тем более тупым ножом вместо привычного "жиллет-слалом-плюс".

– Рим - это все. Но что есть Рим?
– Вопрос был риторический.
– Рим есть сила. А сила Рима (толстый грязный палец назидательно воздет вверх) в непобедимых орлах римских легионов. Золотой орел на древке аквилы [Аквила боевой штандарт. Каждый римский легион имел свою аквилу. При утрате ее легион расформировывался.], друг мой Геннадий, это великий символ Рима. Для легионера его орел выше Юпитера и Олимпа и всяко важнее болтунов из сената. Римские орлы хранят величие Рима. Они рождают Августов. Армия Рима - это и есть Рим.

– А как же законы, народ, культура?

– Все это есть, потому что есть мы. Ты видел варваров. Что для них культура? Что для них наши боги, наши обычаи и законы? Свиньям ни к чему умелые повара. Свиньям все равно, что жрать. Что помои, что фаршированные финики. И чтобы свиньи не лезли в триклиний [Триклиний (лат. triclinium) столовая древнеримского дома.], у входа должен стоять слуга с палкой. Служить римскому орлу - высочайшая честь, друг мой! И ты, я уверен, вполне достоин этой чести. Ты увидишь, ты почувствуешь... Эх, Череп! Когда я сейчас вспоминаю, как сверкает на солнце орел моего легиона, как стоят мои воины: плечо к плечу, щит к щиту, кентурия к кентурии...

Геннадий увидел, как по свежевыбритой кирпичного цвета щеке кентуриона сползла прозрачная слезинка...

– Это такое счастье, Череп, - пробормотал Плавт.
– Это лучше сирийской куртизанки, лучше самых изысканных деликатесов...

– Я понимаю, - мягко проговорил Черепанов.
– Я понимаю тебя. И уважаю твои чувства. Но взгляни на берег: мне кажется, там кое-кто знакомый.

Плавт моментально обернулся:

– Клянусь тестикулами Марса - вандалы! Наши вандалы!

Именно так.

Вдоль берега, обгоняя медленно плывущую лодку, скакала цепочка всадников. И в одном из них без труда угадывался рыжий вождь Дидогал. До берега было метров триста, но рыжего Геннадий узнал бы и за километр - по сверкающей кирасе и огненной гриве.

Он что-то кричал - сердито, но слова съедало расстояние.

Плавт помахал ему рукой, потом изобразил руками, как перерезают горло. При этом он выпустил рулевое весло, и лодку тут же повернуло боком. Ничего худого, впрочем, не произошло. Как несло их течение, так и продолжало нести. Ветра не было, и парус обвис тряпкой.