Риск
Шрифт:
— Ты опасен для нас, — сказал Коннат Павис.
— И тебя прихлопнут, как осу, — добавил Онслоу.
Я посмотрел на их лица. Пухлые и гладкие лица людей, не привыкших себе ни в чем отказывать, и у всех троих был колючий, настороженный взгляд виноватых: Коннат Павис со своим искусственным загаром и прилизанными волосами походил на преуспевающего дельца из Сити. Плотного телосложения; в темно-синем костюме в тонкую полоску и светло-сером шелковом галстуке. Его окружала аура силы и процветания без тени намека на то, что ему приходилось дышать воздухом
Представить Онслоу в заключении было намного легче. Куполообразная лысина в венчике довольно светлых волос, падавших на воротник. Толстая шея, здоровенные плечи, руки словно бейсбольные рукавицы. Грубый, жестокий человек, выговор которого свидетельствовал о том, что он вырос в мире, не имевшем ничего общего с Коннатом Пависом.
Глитберг, в очках, с короткими седеющими густыми космами и полосками распушенных седых бакенбардов, делавших его похожим на некоторые виды приматов. Если Коннат Павис являлся олицетворением власти, Онслоу — мускулов, Глитберг был воплощением злобы.
— Вы уже пытались? — осведомился я.
— Что пытались? — переспросил Онслоу.
— Прихлопнуть.
Они, все трое, уставились ничего не выражавшими взглядами на неведомую точку в пространстве, где-то между Вивиеном и мною.
— Кто-то попытался, — продолжил я. Коннат Павис едва заметно улыбнулся. — Как бы мы ни поступили или же намеревались поступить с тобой, сказал он, — мы не настолько безумны, чтобы признать это при свидетеле.
— Ты будешь в страхе оглядываться через плечо до конца жизни, удовлетворенно пообещал Глитберг.
— Не подходи близко к строительным площадкам темной ночью, — предостерег Онслоу. — Это тебе подарок — бесплатный дружеский совет.
— Как насчет яхт темной ночью? — спросил я. — Больших океанских яхт.
Я тотчас пожалел, что упомянул об этом. Недружелюбное выражение на трех лицах сменилось откровенной угрозой, и в комнате стало очень тихо. Тишину нарушил голос Вивиена, непринужденный и тягучий.
— Ро... не пора ли нам выпить?
Он не спеша поднялся из кресла, а я, ощущая слабую дрожь в коленях, встал со стула.
Вгляд Конната Пависа, Глитберга и Онслоу источал такую жгучую ненависть, что даже Вивиену стало явно не по себе. Он неловко нащупал дверную ручку и едва не запутался в собственных ногах, покидая комнату вслед за мной. Он присвистнул у меня над ухом.
— Ты играешь с большими, серьезными ребятами, дружище.
На сей раз он провел меня в маленький, роскошно отделанный кабинет с тремя креслами, к счастью, свободными. Он жестом предложил мне сесть в одно из них и налил бренди в дутые бокалы.
— Неважно, что они говорят, — промолвил он, — важно, как они говорят.
— И что не говорят.
Он испытующе посмотрел на меня поверх своего бокала.
— Ты добился того, что хотел? Я хочу сказать, стоило ли это времени, проведенного под огнем?
Я криво улыбнулся.
— Думаю, я получил ответ.
— Тогда ладно.
— Да. Но на вопрос,
— Я не понимаю тебя.
— Боюсь, — медленно проговорил я, — что я усугубил ситуацию.
Я крепко заснул в отеле «Глостер», скорее от изнеможения, нежели беззаботно.
В спортивном разделе газеты, подсунутой утром под дверь номера, я увидел, что упомянут в списке участников последнего заезда в Таустере как жокей Блокнота. Я втянул воздух сквозь зубы. Мне в голову не пришло попросить Уильяма Финча не вносить меня в списки для прессы, а теперь весь мир узнает, где я буду находиться сегодня днем в половине пятого. Если, конечно, кто-нибудь даст себе труд поинтересоваться незначительным забегом на второстепенных скачках в день Большого Национального. «Ты будешь в страхе оглядываться через плечо до конца жизни», — сказал Глитберг. В мои планы это не входило. Жизнь станет невыносимой, если я начну бояться собственной тени. Я не стану доверчиво садиться в первую попавшуюся машину «Скорой помощи» в Таустере, но я туда поеду и буду скакать. Грань между трусостью и осторожностью показалась мне невероятно тонкой.
Джосси, дожидавшаяся у весовой, возбужденно замахала руками.
— Привет, — сказала она. — Блокнот на месте, ведет себя с присущим ему достоинством и готов выступить, как всегда, безрезультатно.
— Восхитительно.
— Инструкции тренера жокею, — сообщила она, — кратки. Держаться на трассе и подальше от неприятностей. Он не хочет, чтобы вы получили травму.
— И я тоже, — с чувством согласился я. — Он не хочет, чтобы какое-нибудь происшествие омрачило день, если Ивански выиграет Национальный.
— А, — сказал я. — Ваш отец думает, что он выиграет?
— Сегодня утром папа улетел на воздушном такси в обычном состоянии полной эйфории, — с нежностью сказала она. — Надежда совершала резкие колебания от уверенности к сомнению.
Финч послал в Таустер двух лошадей, вторая из них, Стулери, и являлась истинной причиной поездки Джосси. Я помог девушке оседлать Стулери для двухмильной скачки с гандикапом и вместе с ней радовался на трибунах, когда лошадь пришла первой. Скачки Большого Национального начали транслировать по телевидению по всему ипподрому сразу после этого Небольшой пассажирский самолет для частных полетов на малые расстояния, в том числе по трассам, не обслуживающимся авиалиниями забега, так что Джосси было чем утешиться, когда Ивански финишировал пятым.
— Ну и ладно, — пожала она плечами. — Ничего не поделаешь. Папу неудача огорчит, владельцев неудача огорчит, конюхи напьются с горя, а потом они все вместе начнут обсуждать перспективы на следующий год.
Мы бесцельно прогуливались и в конце концов очутились у входа в бар.
— Выпьете что-нибудь? — спросил я. — Это поможет скоротать время.
Бар заполнила толпа людей, обсуждавших подробности розыгрыша Большого Национального приза; чтобы пробраться к стойке, нужно было протиснуться сквозь четыре тесных ряда посетителей.