Ритмы улиц
Шрифт:
Дверь приоткрылась и на пороге появился Дима. Мари прикусила губу, заметив, каким мрачным и осунувшимся выглядит ее друг. Мухина девушка избегала, как и остальных, и, по всей видимости, ему это не сильно нравилось. Однако прежде чем эти двое успели сказать друг другу хотя бы пару слов, телефон Мари зазвонил.
Виновато улыбнувшись армяну, Маша ответила на звонок:
— Алло. Да пап, нет, не сильно отвлекаешь. Что? Нет. я тебе еще раз говорю — нет! Никакого сиреневого цвета! Ты во что планируешь комнату превратить?! Я же сказала — постельные оттенки!
С отцом этот месяц Мари общалась чаще, чем предыдущие пять лет. Они постоянно созванивались, уточняли какие-то нюансы по поводу мебели, интерьера и цветов. Владимир не хотел, чтобы его дочь сильно нервничала, поэтому взял все заботы и расходы на себя. Но при этом мужчина понимал, что жить в квартире предстоит не ему, а Маше, поэтому регулярно уточнял множество мелких и не очень деталей.
Но что самое главное — Владимир действительно начал общаться со своим вторым сыном. Медленно, с трудом, даже со скрипом, но он пытался наладить контакт и понять, как вести себя с уже совсем взрослым ребенком. Но Павлик — к его чести — помогал отцу всем, чем мог, не меньше родителя желая, наконец, наладить все мосты. И вот это действительно радовало Золотцеву.
— Всё, это мое последнее слово. Поклеишь сиреневые обои — жить там будешь сам. Пока.
Положив трубку, Мари улыбнулась Диме:
— Привет. У тебя что-то случилось?
Мухин покачал головой:
— Хотел задать тебе тот же вопрос.
Девушка пожала плечами:
— Да вроде всё как обычно.
На самом деле она ждала той секунды, когда парень выйдет, потому что ей нереально хотелось есть. Казалось бы — что такого? Ешь себе, сиди, никого не стесняйся. Но Мари очень хотелось сырой картошки, которая лежала у нее в сумке. И даже будучи не совсем адекватной, рыжая понимала, что такие вкусовые предпочтения вызовут ряд ненужных вопросов.
— Вот как, — протянул Мухин, — С отцом проблемы?
— Да нет, — махнула рукой Маша, — Просто не сходимся во мнении относительно моего нового жилья. Он вроде бы как дарит мне квартиру. Вот, пытаемся её обставить.
— Хм…ну ясно.
Чуть помявшись, Дима кивнул и уже взялся за ручку двери, чтобы выйти. Мари только пожала плечами, задаваясь вопросом — а зачем он, собственно, приходил? Но прежде чем она успела выстроить хотя бы два или три предположения, парень повернулся обратно к девушке:
— Всего один вопрос. Отец ребенка — Андрей?
Если бы Мари не сидела в кресле — она бы просто рухнула на пол. Потому что от неожиданности её ноги стали ватными, а ладони как-то в одну секунду взмокли. Как и лоб. Посмотрев на друга огромными от шока глазами, Мари промямлила:
— Ты…о чем вообще?
— О том малыше, которого ты носишь под сердцем, — спокойно уточнил Дима, продолжая рассматривать подругу.
И тут Золотцева поняла, что ее раскусили. Где-то она прокололась. Дима ни капли не сомневался в своих словах, а значит, он не строил предположений, не задавал вопросов. Он просто уточнял все интересующие его детали.
— Как ты понял? — тихо спросила девушка, как-то съеживаясь в кресле, будто опасаясь, что её сейчас будут бить.
Но Дима лишь улыбнулся, проходя в глубь кабинета и присаживаясь на свободный стул.
— Маш, не забывай, что я сам — отец. И прекрасно помню, как выглядела и вела себя моя Катя, когда носила Даньку. Я начал подозревать еще недели две назад, но сегодня убедился окончательно. Ты постоянно тянешься рукой к своему животу, будто подсознательно пытаешься защитить ребенка от возможной угрозы. И вечно одергиваешь рубашку — видимо, не желая, чтобы кто-то заметил твой округляющийся животик.
Мари бросила на слишком проницательного парня хмурый взгляд. Он был слишком внимательным такие обычно долго не живут — их убирают, как ненужных свидетелей.
— Кто-нибудь еще знает? — спросила девушка.
Мухин покачал головой:
— Не думаю. Я не делился с ними своими наблюдениями. Так я прав? Отец — Данчук?
Мари, видя, что деваться некуда, кивнула. Она понимала, что Дима, который не выдал её и пришел к ней сюда, чтобы уточнить всё наедине, а не сдавать при всех, заслуживает правды.
— А об этом ты как догадался? — задала еще один вопрос Маша.
— Видел ваши грязные танцы в Праге, — огорошил девушку Дима своей прямотой, — Вообще, мы все видели, — добавил он задумчиво, — Но решили не говорить вам. В конце концов, нас не касается, кто и с кем спит, если это не наши половины.
— И что, ты совсем не осуждаешь меня? За то, что я спала с парнем, у которого есть девушка.
Дима покачал головой, мягко улыбаясь:
— Я твой друг, Мари. А друзья не осуждают, они лишь пытаются понять, как так вышло, а заодно помогают найти выход из сложившейся ситуации. И раз уж у нас тут час откровений, скажи мне — почему ты решила оставить ребенка? Ты ведь понимаешь, как это непросто — быть матерью.
Мари кивнула. За последние два месяца — с того дня, как она узнала о беременности — ей этот вопрос задавали все, кому не лень. В конце концов, Данчук даже не был ее парнем, они просто один раз переспали в одном из старинных и романтичных городов Европы. Казалось бы — что мешает просто взять и устранить возникшую проблему? Любая благоразумная девушка так бы и поступила.
Но Маша, видимо, таковой не являлась. С первой минуты, как она поняла, что станет мамой, она полюбила крохотное существо, которое сейчас росло и крепло внутри нее. Для нее это было не проклятьем. Ребенок стал для нее подарком. Частичка Андрея, которую она украла. Да, он никогда не будет принадлежать ей, но этот малыш — его у нее никто не сможет отнять.
— Просто поняла, что не смогу, — медленно, почти по слогам, сказала Золотцева в итоге, глядя прямо перед собой, — Не прощу себе, если убью эту кроху. Ведь она — часть меня. И Андрея. И потом — если это случилось, значит, такова моя судьба. Ведь многие люди месяцами и годами пытаются получить то, что мне досталось с первой попытки. Что это, если не судьба?
— Ты любишь его? — прямо спросил Мухин.
В его голосе не было ревности — лишь искренне любопытство и желание помочь. Дима был предан своей жене и клятве, которую дал ей в ЗАГСе несколько лет назад. В его жизни могла быть только одна женщина, и это Катя. Поэтому он всегда видел в Мари лишь друга. Который явно сейчас запутался и нуждался в нем.