Риторика либеральной империи. Алгоритмы гуманитарного развития
Шрифт:
Новые орудия труда, с помощью которых человек будет покорять вторую природу, которая сегодня властвует над ним, - это, вообще говоря, модели.
Модели прокладывают курс свободы воли человека во второй природе. Базовая составляющая модели демифологизирует вторую природу, расчищает ее от шаманских культов социотехнологов и политттехнологов всех мастей с их концептами, суть которых - объявление молнии грозным речением божества, объяснение гуманитарного явления экономическими причинами, скажем. Посредством модели человек заставляет вторую природу подчиниться ему. Вообще говоря, история моделирования как история совершенствования орудий труда готовит путь торжеству интеллектуальной собственности, без которой невозможна новая экономика – гуманитарная информационная экономика.
Модели, создаваемые ГРУППОЙ МОЗГ, - это, конечно, только начало пути, и к моделированию будущего они будут относиться как обтесанные каменные орудия труда к современным техническим устройствам, но начало новой цивилизации формируется. В каменном наконечнике копья уже содержится ЭВМ в свернутом до плотности гравитационной дыры виде. Информационщикам всех мастей следует понимать,
Орудия труда первобытного человека – форма человеческой речи. Модели (орудия труда второбытного человека) – форма человеческого мышления. Их суть едина – стремление человека к истине. Человек должен выделиться из мира второй природы, в которую он влит, впечатлен. Моделирование есть, таким образом, новая мораль, первая система ценностей новой цивилизации, создание которой сродни той задаче, которую выполнил первый учитель человечества Заратустра - таковую рефлексивную сущность соответствующего взгляда на Заратустру как на учителя, учившего о "вечном возвращении", выявляет Ницше. Моделирование развития есть свобода (сущность) человека в компьютерно-информационной природе.
Нужно учить моделированию (моделированию развития), а не «работе на компьютере».
Новый Кремль. РАСКРЕПОСТЬ
В начале XXI века Кремль является одним из состоявшихся мировых символов той фундаментальной формы отчуждения общества и власти, которая порождает саму сущность государства. Ныне так много поется песен о «диалоге общества и власти», где под «отчуждением» понимается нечто вроде безответного чувства «поматросил и бросил», что пришло, пожалуй, время просветить наших доморощенных интеллектуальных модников и модниц, «диаложников и диалогинь», касательно смысла понятия и самой концепции Отчуждения. Немецкий классический период в истории европейского мышления ввел в интеллектуальный оборот концепт Отчуждения. Имя Отчуждения присваивается Гегелем некоему умозрительно наблюдаемому в пространстве мышления событию – «самоопредмечиванию» духовной субстанции, которая для осуществления своей деятельности нуждается в противопоставлении чему-то иному, находящемуся вне ее, и принимает чуждую ей форму предметности. Гегель выразил интеллектуальное существо Нового Времени, стал естествоиспытателем человеческого разума и действовал совершенно в духе естественнонаучных представлений того времени – изучал такую простейшую форму человеческого разума как рассудок в расчете выявления на его примере общих закономерностей (системы) чистого разума. Наблюдение за человеческим рассудком с его непременным спутником, «вещью в себе», и выявило одно закономерно повторяющееся событие, непосредственно выражающее «жизнь» рассудка, – отчуждение. Способность к опредмечиванию стала интеллектуальным представлением о силе рассудка, мерность которой напрямую связывалась с силой отчуждения. Маркс был убежден в том, что он раскрывает внутренне-противоречивый смысл гегелевского «самоопредмечивания». С одной стороны, самоотчуждение сознания в предмет представляет «отрешение» или «отчуждение» сознания от себя самого, ибо предмет есть нечто иное, чуждое по отношению к сознанию. С другой стороны, по мнению Маркса, предмет в гегелевской «Феноменологии» по существу не отличается от сознания, ибо он есть «самоотчуждение» сознания в сфере самого сознания. Присвоив своим результатам наблюдения за деятельностью рассудка статус законов функционирования системы чистого разума, Гегель, по существу, сам спровоцировал ход мысли Маркса, состоявший в отрицании системы чистого разума как таковой. Именно таков смысл вводимого Марксом «историцизма в себе», некоторой «действительной, естественной» истории, определяемой материально-практической деятельностью людей, которая должна была интеллектуально противостоять истории становления и развития форм самосознания по Гегелю. Маркс попытался скомпроментировать Гегеля, а заодно и всю европейскую историю мышления в том, что его интересует не «реальный исторический процесс», а лишь история «отчужденного духа мира», осуществляющаяся посредством феноменологии форм самосознания.
МАРКС СТАЛ САМООТЧУЖДЕНИЕМ ЕВРОПЕЙСКОГО МЫШЛЕНИЯ, УСТРАНЕНИЕ ЭТОГО САМООТЧУЖДЕНИЯ, СЛЕДОВАТЕЛЬНО, ЯВЛЯЕТСЯ РЕАЛЬНЫМ ПРОДВИЖЕНИЕМ НАСТОЯЩЕГО МЫШЛЕНИЯ, НОВЫМ ИСТОРИЧЕСКИМ ДЕЛОМ ЕВРОПЕЙСКОГО МЫШЛЕНИЯ. В марксизме как некоторой интеллектуальной предметности произошло самоопредмечивание субстанции европейского мышления, образование из самого европейского мышления противостоящей ему предметности, европейского нигилизма. Русский марксизм стал той самой «вещью в себе» для европейского рассудка, познание истоков, распредмечивание, разотчуждение которой является исторической судьбой европейского мышления в целом. Острие марксистской критики чистого разума, призванное уничтожить самую сущность европейского интеллектуализма, обвиненного Марксом в том, что у него "вся история самоотчуждения и все устранение самоотчуждения есть не что иное, как история производства абстрактного, т.е. абсолютного, мышления", сегодня оборачивается против самих критиков чистого разума и предельно точно указует путь действительного интеллектуального развития мира, состоящий в следовании делу и сущности Мышления самого по себе, исследующий действительность в концептуальных пределах выхода мышления за свои границы, трансцендирования.
Архаическая попытка Маркса сорвать дело Мышления была грандиозной спекуляцией на объективных трудностях становления науки мышления из оснований философской классики. Занятие делом и ремеслом мышления без прояснения мышления как основания подобной деятельности стало питательной средой европейского нигилизма. Философская классика Нового времени, начиная с Декарта, как раз и сосредоточила свои усилия на раскрытии феномена мышления. Марксистский срыв европейского интеллектуализма был в значительной степени компенсирован дальнейшим развитием феноменологии сознания в творчестве Гуссерля и Хайдеггера. В марксистской онтологии европейское мышление приняло чуждую ему форму предметности. Это сегодня, в эпоху научной специализации, гносеологический марксистский призыв звучит чем-то вроде попытки радикального переключения интереса математиков с предмета математической науки на изучение флоры и фауны, а физиков – соответственно, на исследование музыкальной гармонии. Тогда же провокационный призыв к философам покинуть путь исследования мышления и переключиться на «новую предметность», звучал весьма актуально. Что осталось сегодня от этой новой предметности? Практически заглохший сегодня голос человеческого разума и корпение в догматических «предметностях» спекулятивных социальных наук, которые ни один естественник совершенно справедливо за науки не считает, как не располагающие даже элементарным исчислением некоторой реальной (исчислимой) предметности. Понятие "отчуждение" - Entausserung – у Гегеля выглядит так: «Действование и становление, благодаря которым субстанция становится действительной, есть отчуждение личности, ибо самость, имеющая непосредственно, то есть без отчуждения, значение себе и для себя, лишена субстанции и есть игра указанных бушующих стихий; ее субстанция, следовательно, есть само ее отрешение, а отрешение есть субстанция или духовные силы, упорядочивающиеся в некоторый мир и, благодаря этому, сохраняющиеся». Или же: «Целое, как и всякий отдельный момент, есть некоторая отчужденная от себя реальность». В «Феноменологии» Гегеля «отчуждение» – это непосредственный выход мышления за пределы своей первоначальной (рассудочной) сферы употребления. Природа и история, сама «вещность», предметность мира, по Гегелю, выступают следствием «отчуждения». Маркс рассматривает отчуждение ВНЕ НАУКИ О МЫШЛЕНИИ, как следствие общественного разделения труда при капитализме, то есть, считает источником отчуждения господство частной собственности, соответственно товарно-денежных отношений, превращение «труда» человека в средство существования, при этом он особо акцентирует свое внимание на том, что в частнособственнических социальных отношениях продукт «труда» «отсваивается» (отчуждается) от непосредственного производителя, что и приводит, по его мнению, к перерождению, а потом - к отчуждению социальной сущности (самоотчуждению) человека. Маркс, таким образом, свидетельствует о той предметности, которую предстоит преодолеть мышлению, свидетельствует о ПОЛИТЭКОНОМИИ КАК О ПРЕДМЕТНОСТИ, КОТОРУЮ САМА СЕБЕ СОЗДАЕТ НАУКА ЛОГИКИ ДЛЯ САМОРЕАЛИЗАЦИИ. Маркс упоен поэтикой отчуждения и не замечает, что ПОЛИТЭКОНОМИЧЕСКАЯ ПРЕДМЕТНОСТЬ ЕСТЬ НЕПОСРЕДСТВЕННАЯ САМОРЕАЛИЗАЦИЯ НАУКИ ЛОГИКИ. Маркс же, а вслед за ним и Ленин в «Философских тетрадях», а также иные крупные марксисты, которые владели фундаментальным вопросом «отношения Маркс-Гегель», корят Науку Логику как туманный, аморфный взгляд, полуслепо различающий «истинные политэкономические отношения».
Советский Кремль как продукт русского марксизма и получился таким символом Отчуждения самого по себе, оторванного от реальной природы мышления. СУЩНОСТЬ И КАНОН КРЕМЛЯ – ДОГМАТ ОТЧУЖДЕНИЯ. Кремль и есть та субстанция, которая для осуществления своей деятельности нуждается в противопоставлении чему-то иному, находящемуся вне ее, и принимает чуждую ей форму предметности. То есть, КРЕМЛЬ СОДЕРЖИТ В СЕБЕ КАК КРЕМЛЬ, ТАК И ВСЕ ТЕ ПРЕДМЕТНОСТИ, КОТОРЫЕ ЕМУ ПРОТИВОСТОЯТ (КОТОРЫЕ ОН САМ СЕБЕ ПРОТИВОПОСТАВЛЯЕТ).
Здесь, на пути распредмечивания русского марксизма, встает мощнейший аргумент Ницше и Хайдеггера. Аргумент о невозможности дальнейшего продвижения исторического дела мышления без интеллектуально полного решения вопроса о власти, без рефлексии власти. Ныне же, совсем по Гегелю, «отчуждение личности» выступает как онтологическое условие персональной власти, ибо только оно и есть «действование и становление, благодаря которым субстанция становится действительной», а «самость, имеющая непосредственно, то есть без отчуждения, значение себе и для себя, лишена субстанции и есть игра … бушующих стихий».
Кремлевский догмат отчуждения производит сегодня марксистскую политэкономическую действительность: бедственное экономическое положение населения, богатеющую верхушку и иные мозаичные элементы «пестрой коры реальности», которой обводит себя Кремль. ПОСТСОВЕТСКИЙ КРЕМЛЬ САМ НАСАЖДАЕТ СЕГОДНЯ КАРТИНКУ РУССКОГО МАРКСИЗМА В КАЧЕСТВЕ ВИЗУАЛЬНОГО СРЕЗА ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ. Таково присутственное состояние власть предержащих, эксплуатирующих антропологическую технику Entausserung, отрешенности, в качестве персональной стратегии влияния.
НЕОБХОДИМ, ТАКИМ ОБРАЗОМ, НОВЫЙ КРЕМЛЬ. Постсоветский Кремль – это Кремль различия. Его обитатели самоотчуждаются в виде телевизионной картинки, которую доносят обывателю волны СМИ. Так образуется постсоветская политическая предметность переходной России, сплошь состоящая из отчужденных личностей не первой свежести отчуждения (мертвых, не способных к мышлению и принятию решений вне связи с «человеческим носителем»), как своего рода призраков-посланий власти.
НОВЫЙ КРЕМЛЬ – это, прежде всего, новая АРХИТЕКТУРА (архитектоника) Кремля. Старый Кремль – структура слоистая, структура различия. Старый Кремль, по существу, всегда пуст. Властители Старого Кремля всегда вынесены вовне силой народного гнева, любования, безразличия, одним словом, силой отчуждения. Бесплотные, безличностные духи (дух) в кабинетах Кремля самоопредмечиваются в противостоящую им реальность дел в государстве и экономике, вызывая в людях власти материальное действие по персональному самоотчуждению.