Риторика либеральной империи. Алгоритмы гуманитарного развития

Шилов Сергей Евгеньевич

Моя гипотеза состоит в том, что "левые", "правые" и просто "никакие" полит-интегрированные эксперты - это недосостоявшийся (здесь у меня - не пренебрежение, а констатация) в переходной России, потенциальный актив партии модернизации как многоэлементного сетевого ядра гражданского общества. В самом деле, люди, занимающиеся "трудом наживы" образуют ведь реальное сообщество соответствующих стремящихся к богатству, или уже состоятельных людей, а не некоторое сообщество "экономических экспертов" (сведущих в экономике людей), каковыми их хотели бы, скажем, видеть экономические теоретики для удобства теоретизирования. Так, и люди интеллекта, должны образовать РЕАЛЬНОЕ сообщество, в рамках которого они могут осуществить первичную "эгоистическую" самореализацию, задействуя как ресурсную базу, вектор и инерцию движения некоторого родового для них сообщества, так и то историческое пространство, которое отведено историей для реализации этого сообщества и образующих его индивидов. Важно правильно отрефлектировать форму этого сообщества как форму политическую, а не сервисную, обслуживающую.

Первоначально партия модернизации должна возникнуть как место-занятие правой, праволиберальной ниши, но ее внутреннее развитие и рост должны расширяться до некоторой системы "правого дела", "нового мышления и гуманитарно-политического пути", основанной на доминанте интеллектуального компонента в политике, когда в работу включаются более глубокие измерения интеллектуальной продуктивности, чем "лево-правые" политологические идентификации.

Платон, Аристотель и софисты: проекция на отношение к политтехнологам в наши дни

Надобно знать, что основание европейского мышления, его до сих пор горячее и вращающееся платоново-аристотелевское ядро, обведенное сверху корой почвы, в которой коренится европейский интеллектуализм, - данное основание формировалось в интеллектуальной

повседневности своего времени как реакция мышления на софистическую практику. Произведем же путешествие к ядру Земли-почвы европейского мышления, которую (землю-почву) так хорошо знает и обрабатывает Хайдеггер, ремесленник-земледелец со-временного евромышления. Многие кое-что слышали о том, что фундаментальная европейская онтология в лице философий Платона и Аристотеля есть «реакция, связанная с состоянием разложения греческого полиса». Если еще более приблизиться к Ядру, непосредственно рассматривая состояние времени человеческого бытия античности, то мы заметим глубокую, внутреннюю полемику (борьбу, войну) философского гения с софистами, крупнейшими софистами ТОГО времени, в том числе и с Протагором, родоначальником европейского субъективизма, с его выдающимся тезисом «Человек – мера всех вещей». Непосредственное человеческое измерение-напряжение этой полемики нашло свое отображение в феномене платоновского Сократа, «нового греческого героя» платоновских диалогов. Софист – это прагматик-интеллектуал, с максимально гибким релятивистским сознанием, который нашел для себя непосредственное экономическое выражение в хозяйстве полиса: он выступает платным консультантом, экспертом, человеком, сведущим в реальной практике судебных споров, подготовки речей, элитного образования и освоения иных прагматических граней полиса. Американская теория прагматики (Ч. Пирс, например) возродила это интеллектуальное измерение прагматики, включающее в себя даже семиотическое истолкование, текстовую работу, преодолев тем самым немецкое «непосредственное» понимание прагматики-практики (внечеловеческой, формально-рациональной, «сухой» объективности), которое, как самое слабое звено немецкой онтологии, за каковое небезуспешно дернул Ленин, в конце концов, привело к марксизму и обрушило всю цепь сияющих горних вершин европейского мышления. Работа софиста связана с деньгами, с наживой, которая выступает для него объективным критерием непосредственной значимости интеллектуализма. Здесь и появляется, вырастает мирово-исполинская фигура Сократа в творчестве Платона, вырастает как воля к иной форме интеллектуализма, к иному смыслу, направлению, содержательности и теплоте Речения, к иным задачам риторики, нежели софистика. Сократ, конечно же, еще не Христос: он не встал окончательно на точку зрения этого инобытия, этой другости миру, не стал сам этой другостью миру, которая оказалась самой солью человечности, в которой время оказывается сущностью, истиной, «солью» бытия. Сократ работает с той же повседневностью, миром, с которым работают и софисты. Но работает по-другому. Творчество Платона объясняется удивительно простой формой диалога как Разговора Сократа с людьми, тянущимися к разумному, Разговора, имеющего другой смысл, другие цели, другое течение и интонирование, чем «типологический» разговор софиста с подобными людьми. Платон показывает Разговор Сократа как нечто, выигрывающее у прагматической риторики софиста по ее собственным основаниям и показателям: логичности, основательности, смысловому и содержательному наполнению, значимости, жизненному, политическому и природному («фюсис») ориентированию. В этом смысле Платон фокусирует внимание на вещности, предметности, раскрывая в ней несокрытое, человеческое, самоотчужденное прежде (в стратегии времени-истины) измерение, которое объективно наращивает объективность субъекта в горизонте рассматривания, понимания, истинной интерпретации этой вещности, предметности, оснований. Гуссерлевский феноменологический призыв «назад к вещам!» - это отголосок платоновско-сократовской рефлексивной победы над протагорово-горгиевским тезисом «человек есть мера всех вещей». ИСТОЧНИК РОССИЙСКОГО ПОЛИТТЕХНОЛОГИЧЕСКОГО ЧЕЛОВЕКОВЕЙНИКА СЕГОДНЯ, В НАШИ ДНИ – ЭТО РАЗЛОЖЕНИЕ СОВЕТСКОГО ПОЛИСА, ОТЯГОЩЕННОГО НЕОБХОДИМЫМ ЗЛОМ ТАК ЖЕ, КАК И ГРЕЧЕСКИЙ ПОЛИС БЫЛ ОТЯГОЩЕН, УТЯЖЕЛЕН РАБСТВОМ ЧЕЛОВЕКОВ. Политтехнологизм заражен этим вирусом разложения и придает ему интеллектуальную форму распространения и воздействия на человеческую реальность. Стремглав проходим мы в один исторический миг все мирово-европейские стадии перехода от греческого полиса через «вечную точку Христа» (бытийственный знак самого времени) к римской мировой имперскости. И убойная сила политтехнологий сегодня, в особенности, политтехнологий западноевропейских, - верный признак свернутой мощности этого гипер-перехода. Ведь, ВСЕМИРНОЕ ТОРЖЕСТВО ЗАПАДНОЕВРОПЕЙСКОГО ЛИБЕРАЛИЗМА ЕСТЬ, В ОСНОВЕ СВОЕЙ, НЕПОСРЕДСТВЕННАЯ СИЛА ПОЛИТТЕХНОЛОГИЧЕСКОЙ МАТРИЦЫ И НИЧЕГО БОЛЕЕ. ЭТО КАТАГОРИЧЕСКОЕ «НИЧЕГО БОЛЕЕ» И ЕСТЬ ПРОСТРАНСТВО СВОБОДЫ ЗАПАДНОГО МИРА.

Сократическая точка зрения сегодня означает эффективную полемику с политтехнологизмом, или точнее говоря, с реальностью «через голову» политтехнологизма. Интеллектуальная техника коммуникации должна быть поставлена на службу мышлению, а не внеинтеллектуальным целям. Мышлению необходимо взять под содержательный контроль взбунтовавшуюся машину политтехнологизма. При этом следует понимать, что сама реальность всегда готова поддержать политтехнологизм против мышления и даже ради того, чтобы мышление, в котором реальность видит угрозу своей хаотической природе, не состоялось, не возникло, не имело места, которое (место), будучи раскрыто, тут же загромождается политтехнологиями. В этом смысле сбереженная Платоном сократовская человеческая интонация теплоты смысла, обращенная к мыслящему существу в целях его действительного развития, за которой (интонацией) скрывается великая истина мышления как управителя термодинамики, структуры природы, есть неизмеримо более высокий порядок (значение диалогизма) политтехнологии сравнительно с пронизанной финансово-экономическими интересами интеллектуальной прагматикой как суммой политтехнологий. ТОЧКА ПРИМИРЕНИЯ МЫШЛЕНИЯ С ПОЛИТТЕХНОЛГИЗМОМ ЕСТЬ АРИСТОТЕЛИЗМ, НОВЫЙ АРИСТОТЕЛИЗМ. ЛОГИКА АРИСТОТЕЛЯ КАК ТА САМАЯ ЛОГИКА, КОТОРАЯ ОБРАЗОВАЛА ПАРАДИГМУ ЗАПАДНОЕВРОПЕЙСКОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ, У КОТОРОЙ ДО ЭТОГО НИКАКОЙ ПАРАДИГМЫ НЕ БЫЛО, БЫЛА УДАЧНОЙ ПОПЫТКОЙ ФОРМАЛИЗАЦИИ ПОЛИТЕХНОЛОГИЗМА-СОФИСТИКИ. В ЛОГИКЕ АРИСТОТЕЛЯ ПЛАТОНОВСКИЙ СОКРАТ ВЗЯЛ СОФИСТИКУ ПОД КОНТРОЛЬ, ПОСТАВИЛ ЕЕ НА СЛУЖБУ МЫШЛЕНИЯ, НАЧАЛ НОВЫЙ ЭТАП РАЗВИТИЯ МЫШЛЕНИЯ, СВЯЗАННЫЙ С ПОЯВЛЕНИЕМ ТЕХНИКИ МЫШЛЕНИЯ. АРИСТОТЕЛЬ ПЕРВОЭЛЕМЕНТОМ-МЕТОДОМ ЭТОЙ ФОРМАЛИЗАЦИИ ИЗБРАЛ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ О ФОРМЕ ЧЕЛОВЕКА КАК «ЕДИНИЧНОЙ, РОДОВОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ТЕХНИКЕ-ЛОГИКЕ (ТЕХНОЛОГИИ)» (тезис Аристотеля «Человек есть политическое животное»). У меня, да и, пожалуй, у всех нынешних доцентов логики, а также у Эйнштейна, словом, у всех тех, кто как-то не оказался в эпохе классического еврофилософского образования с затверженным местом логики в сем образовательном здании, всегда было смутное подозрение, что текст Аристотеля содержит в себе не логику, а нечто со сдвигом с места логики. Письмо Аристотеля, с оглядкой на Платона, всегда удерживает этот угол сдвига с тем, чтобы не скатиться в пересказ свойственных его времени софистических законов и правил. Взгляд Аристотеля на логику, который потом и разделила западноевропейская цивилизация, определив Аристотеля отцом-основателем Логики, это ВЗГЛЯД НА САМУ ВОЗМОЖНОСТЬ ЛОГИКИ КАК НА ПОЛИТИКУ ПРИРОДЫ, ОБРАЗУЮЩУЮ ВОЗМОЖНОСТЬ ТЕХНИКИ. Потому-то, если бы Аристотелю возможно было назвать самому свое основное сочинение, следующее за «Физикой» (названное переводчиком в силу этой причины следования «мета-физикой»), он бы назвал его сегодня никак НЕ ЛОГИКОЙ, А ПОЛИТИЧЕСКОЙ ТЕХНО-ЛОГИЕЙ КАК МЫСЛЯЩИМ ЦВЕТЕНИЕМ ПРЕДВОЗМОЖНОСТЕЙ ЛОГИКИ КОНКРЕТНОГО ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО РОДА. Аристотелизм сегодня как контактная управляющая структура политтехнологической матрицы (стремящегося-ко-всемирности либерализма) будет прежде всего РИТОРИКОЙ, речевым управлением. Всемирность либерализма, либеральная империя предполагает рост интеллектуальной формы реализации ПРИНЦИПА РИТОРИКИ. ХРИСТОС, ВООБЩЕ ГОВОРЯ, ЕСТЬ ОБРАЗУЮЩИЙ ПРИНЦИП РИТОРИКИ, ТОЧКА СБОРКИ, РАСПАСОВКИ ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ ЯЗЫКОВ. В этом смысле Христос ОТМЕНЯЕТ ПОЛИТТЕХНОЛОГИЧЕСКУЮ МАТРИЦУ, ФОРМУЕТ НОВОЕ КАЧЕСТВО ЖИЗНИ, НОВОЕ ГУМАНИТАРНОЕ КАЧЕСТВО ЦИВИЛИЗАЦИИ. ХРИСТОС – ВЕЧНЫЙ ДВИГАТЕЛЬ ЛИБЕРАЛЬНОЙ ИМПЕРИИ. Аристотель догадывался о существовании перводвигателя мышления и ввел соответствующее понятие в своей философии, которое не может быть верно раскрыто в рамках немецкой онтологии, где под практикой, миром, природой полагается внешняя человеку, объективная среда, данная нам в ощущениях, инерционная, нуждающаяся в механическом первотолчке. Аристотель, всегда видевший за политтехнологией «внешний вид» (эйдос) человека, указывал на Христа (скорее даже на Машиаха иудауизма, благоустраивающего мир) как на человеческий, риторический принцип благоустройства, выработанный им в полемике с платоновским учением о благе, которая (полемика) пронизывает всей учение Аристотеля и придает ему внутреннее напряжение-смысл, незаметные для последовавшего аристотелевского ученичества. Ученик Аристотеля, первый либеральный император Александр Македонский есть некоторая механическая попытка, аристотелева модель перводвигателя. Сворачивание политехнологической матрицы (исчисления бесконечно малых сих) в точку, испускающую исчисление-свет простых чисел человеческое измерение, тождественность, в которой коренится релятивный свет), - это дело-слово Христа-Машиаха. Он располагает универсальным мировым квантом, несокрытым указанием, вечным показом которого была политика.

НОВАЯ РОССИЯ, подключаясь к зависшей сегодня над миром политтехнологической матрице западноверопейского либерализма, формирует ИМПУЛЬС МАШИАХА, СУДЬБУ МИРОВОГО ЛИБЕРАЛИЗМА В КАЧЕСТВЕ ПЕРВОДВИГАТЕЛЯ ЛИБЕРАЛЬНОГО МИРА. В ИМПУЛЬСЕ МАШИАХА ПОЛИТИКА преодолевается РИТОРИКОЙ.

От риторики борьбы с международным терроризмом –

к риторике прав народа.

Об Ученом и технологическом мире ислама

Необходим переход от Языка борьбы с международным терроризмом к Новому Языку, соответствующему Новому моменту истории. В этом Новом языке – исторический шанс для всего человечества выйти на реальный путь гуманитарного социально-экономического развития, на путь становления единой гуманитарной цивилизации. Важнейшим методологическим требованием к Новому языку является также его органическая связь, единство с Языком борьбы с международным терроризмом, которые необходимы для обеспечения эволюционного перехода от одного Языка к Другому.

Осмысление существа данного перехода и является предметом настоящей статьи. Язык, как «библейская структура», а ранее народы назывались «языками», родился из Купины неопалимой, из горящего, но не сгорающего куста, из которого Бог сообщал Моисею универсальное и единственное существо фундаментальной структуры языка и показывал живое существо Языка. Неслучайно, «Буш» - это и означает «Куст», то есть верный знак человечеству о новом существе языковой сущности человека.

Покажем, как Новый язык, его фундаментальные понятийные структуры, рождаются из Языка борьбы с международным терроризмом, как третьей стадией терроризма в истории. Массовый террор (система Ужаса) во всеобщей истории человечества был орудием империй-завоевателей, орудием глобального геноцида. В новой истории человечества новую сущность получил и террор. Современный (международный) терроризм проходит сегодня третью завершающую стадию становления. В первой стадии террор был орудием революций (комплекс французских революций, октябрьская революция в России), во второй стадии – орудием тоталитарных государств (Германия Гитлера, Россия Сталина, Кампучия Пол Пота и др.). В завершающей стадии террор становится орудием самого себя – формируется коллективный наднациональный субъект, отличный от субъекта государственной власти, а также от профессионального сообщества революционеров, стремящихся к захвату власти. Религиозное самоопределение террористических организаций требует более глубокого осмысления. Ведь сущностью террора как вида человеческой деятельности, как наиболее радикальной формы нигилизма, является последовательный, рациональный, логически стройный, идеологический атеизм. Атеизм как система антирелигиозного советского агитпропа – всего лишь жалкая пародия на «истинный» системный атеизм, имеющий место быть в основе терроризма. Террор, таким образом, должен пониматься как «институт», замыкающий ряд: революция, тоталитарное государство, террор. Подобно институту революции, институту тоталитарного государства, институт террора имеет свой, отличный от цивилизованного (и противостоящий ему) способ воспроизводства капитала (включая гуманитарный капитал), свои социально-экономические, правовые, информационные и иные отношения, административно-территориальную организацию, идеологию, собственное жизненное, геополитическое, этнонациональное пространство. Так, террор не тождественнен войне: террор есть институция, которая может вести войну, как может вести войну революция, как может вести войну тоталитарное государство, – а может и существовать инкубационно, в собственном отдельном пространстве, пронизывающем мировой социум и неочевидном ему, накапливая силы и ресурсы, живя собственной, предметно-институциальной «жизнью».

Дело в том, что в условиях современной материалистической цивилизации именно доведенный до совершенства атеизм зачастую является наиболее возможной формой «нематериалистического» существования, превращенной, искаженной отчуждением формой непосредственного отношения к абсолюту (хотя и отрицательного отношения, но такого, в котором абсолют действительно демонстрирует, показывает себя, «снимая» (лишая жизни) относящегося субъекта). Технология формирования человеко-орудий как военно-политической силы института террора (феномен религиозного террориста-камикадзе) есть герменевтическая установка на встречу с абсолютом, прорыв из материалистического мира цивилизации. То есть, «истинный» атеизм-терроризм - не только не отрицает существование абсолюта, но формирует конкретное отношение к нему. Таким образом, закономерно, что именно ислам, которому объективно-исторически предстоит период модернизации (Эпоха Возрождения) и который является сегодня незавершенным религиозным институтом цивилизации в том простом смысле, что он проходит в реальном времени исторический путь, который прошли мировые религии, существующие сегодня в устойчивом, формальном виде, - именно ислам образует круг средоточия вызовов, важнейшим из которых является международный терроризм. Как же понять то, что именно «истинный атеизм» толкает религиозного фанатика на самоубийственный акт террора? Разгадка в понимании Террора не как информационной картинки, наводящей ужас на обывателя, но как «историко-неправовой системы», институции, наследующей «историко-неправовым системам» революции и тоталитарного государства. Радикальное несоответствие идеалов революции и тоталитарного государства их исторической действительности так же характерно и для института терроризма. С другой стороны, подобно тому, как реакцией здравого смысла человечества на институт революции стало формирование социально-либерального капиталистического общества, а реакцией на попытки институциализации тоталитарных государств во всемирном масштабе (Третий рейх, Коммунистический интернационал) стало формирование международного демокапиталистического сообщества (от Лиги наций и ООН до Большой Семерки и НАТО), то реакцией на попытку институциализации террора (объективно-исторического наследника революции и тоталитарного государства) во всемирном масштабе, будет, в самом безусловном и необходимом историческом смысле, мировое демокапиталистическое государство-общество. Самый же важный вывод, вытекающий из предыдущего изложения, гласит, что это будет государство с фундаментальной новорелигиозной (преодолевающей «истинный атеизм») Сущностью (о существе этой Сущности будет изложено далее), и одной из важнейших составляющих этой Сущности будет не что иное, как новая («мыслительная») сущность ислама.

Таким образом, необходим переход от стратегии США на разрушение института тоталитарных государств («ось зла») – к стратегии разрушения самого института терроризма, ведь именно остаточные тоталитарные государства, в ряде случаев, сегодня являются важнейшим сдерживающим фактором для институциализации международного терроризма, поскольку объективно-исторически ощущают в нем собственного могильщика (как тоталитарное государство было могильщиком революции). Неточная стратегия деструкции государств «оси зла» и открывает путь институциализации терроризма во всемирном масштабе. Необходима новая стратегия США по цивилизации тоталитарных государств, по преобразованию той социально-политической и экономической материи (опираясь на ее геополитический инстинкт самосохранения), из которой возникает международный терроризм, трансформируя при этом саму данную материю. В рамках той же логики и современные революционные движения (анти-глобалистские, анти-капиталистические), представляющие еще более ранний институт революции, также являются скорее союзниками в борьбе с международным терроризмом, так как видят его объективно-историческое происхождение из умерщвления института революции его собственными продуктами.

Генеральный тезис Модели предлагаемой Новой стратегии США по борьбе с международным терроризмом таков:

«Адекватный, превосходящий по мощи ответ на глобальный вызов международного терроризма, - это становление Ученого и технологического мира ислама».

Необходимо подробно раскрыть это новое важнейшее понятие. Да, безусловно, существует богатейшая исламская теологическая, философская, культурная и литературная традиция. Но она является, в значительной степени, совершенным обрамлением, интеллектуальным «контекстом текста» коранического канона. Речь же будет идти о формировании «механизма реализации» коранического канона. Так талмудический иудаизм, раннее христианство образуется как интеллектуальный контекст исторического движения Ветхого завета во времени. Современная евроатлантическая культура со всей технологической, научной, экономической и военно-политической мощью западной цивилизации образуется как историческая практика универсального библейского канона. Диспенционализм, религиозно-ценностная составляющая мировой политики Дж. Буша, – явное свидетельство торжества «библейского канона» как осевой структуры мировой истории. Следовательно, и ответ на те вызовы, с которыми сталкивается политика Буша, ему следует искать в более глубоком осмыслении исторической практики, практики реализации «библейского канона».

Начало, модель развития исторической «практики» библейского канона – это формирование Европейского университета, возникновение на основе библейского канона философского учения (учений). Такова суть модернизации живого религиозного института. «Конец истории», мыслимый западными либералами, означает не что иное, как историческое завершение развертывания библейского канона: ими явно ощущается «смерть бога» (Ницше). В то время, как неатеистическое мышление убеждено в существовании живого повседневного религиозного института, сопровождающего реальное развитие цивилизации. Таким образом, ислам как незавершенный, формирующийся, и, в этом смысле, живой религиозный институт цивилизации (я употребляю это понятие не в оценочном, а в принципиально простом «социологическом смысле»: пассионарность гуманитарного капитала, реальное развертывание политических процессов, их концентрация в «точке ислама», - то есть, все то, что схватывается с поверхности исторических процессов, а не из теологических глубин), как религиозный институт, живущий в пред-ожидании объективно-исторической модернизации, должен вступить в фазу реализации своего исторического предназначения, в фазу философского учения, в фазу Коранического университета. США должны стать инициаторами возникновения «Ученого и технологического мира ислама», имеющего наднациональное значение и смысл. Речь идет не о каких-то необычных научных сообществах, но о «стандартных» научных, информационных и технологических институциях и сетях, решающих на современном и постсовременном уровне фундаментальные и практические задачи устойчивого развития цивилизации.