Ритуал взаимодействия. Очерки поведения лицом к лицу
Шрифт:
Как форма приспособления притворная вовлеченность будет по-разному оцениваться в зависимости от мотивов индивида, прибегнувшего к ней. Некоторые формы демонстрации вовлеченности воспринимаются как циничные, потому что создается впечатление, что индивид интересуется в конечном счете не чувствами других, а, скорее, выгодой, которую он может получить, вводя в заблуждение других относительно степени его заинтересованности. Он создает впечатление, что занят разговором, но реально оказывается занят созданием этого впечатления.
С другой стороны, если отчужденный индивид взаправду озабочен чувствами других как чем-то важным, тогда любой акт, охраняющий эти чувства, может рассматриваться в качестве формы такта и на этой основе получить одобрение.
Нужно заметить, что часто демонстрация вовлеченности, предлагаемая тактичным участником взаимодействия, хуже, чем она могла бы быть. Некая сила, почти за пределами его власти, будет заставлять демонстрировать другим и самому себе, что данный вид взаимодействия при данных участниках — не то, что может
Способы, выдающие тактично скрытую неадекватную вовлеченность, образуют, далее, симптомы скуки. Некоторые симптомы скуки предполагают, что индивид не будет делать усилий для прекращения встречи или излишне формального участия в ней, но и не будет уделять встрече особенно много внимания. Пример этого — возникновение побочных занятий, таких как листание журнала или курение. Другие симптомы скуки предполагают, что индивид готов завершить формальное участие во встрече, и выступают в качестве тактичного предупреждения об этом [92] .
92
Действительно, существует некоторая литература в области «прикладных человеческих отношений», детализирующая способы, которыми старший по положению может дать понять, что беседа закончена, предоставляя другому начать по-настоящему прощаться, сохранив при этом лицо.
Явно обнаруживать признаки скуки неосмотрительно. Но в определенном отношении тот, кто это делает, заверяет других, что не притворяется, не имитирует свои чувства; другие, по крайней мере, знают его отношение. Подавление этих признаков полностью нежелательно, ибо это мешает другим получать пользу от реплик обратной связи, которые могли бы сказать им, какова реальная ситуация. Таким образом, в то время как одна обязанность требует имитировать вовлеченность, другая заставляет не имитировать ее слишком хорошо. Интересно, что, когда Я скучающего индивида глубоко связано с происходящим, как, например, во время прощания и открытого признания привязанности, скучающий индивид чаще всего испытывает сильные угрызения совести, подталкивающие к тому, чтобы спрятать признаки отчуждения и полностью имитировать вовлеченность. Именно в наиболее острые и критические моменты жизни индивиду часто приходится быть наиболее изобретательным: это периоды, когда скучающий индивид будет испытывать величайшую потребность в откровенности других и будет меньше всего способен выносить ее.
Я предположил, что демонстрация вовлеченности может имитироваться и циничными участниками, и тактичными; эту же демонстрацию могут имитировать те, кто испытывает смущение из-за озабоченности собой. Они даже могут добавить имитацию признаков скуки. Обстоятельства, сомнительные для самого индивида, таким образом, меняются, как он надеется, на сомнительные для других. Существует психологическая доктрина, которая делает следующий шаг в объяснении, утверждая, что, когда сам индивид убежден, что скучает, он может пытаться скрыть от себя, что на самом деле он смущен [93] .
93
Психоаналитические версии этой темы см. Greenson R. On Boredom // Journal of the American Psychoanalytical Association. Vol. 1. p. 7–21; Fenichel O. The Psychology of Boredom // Collected Papers of Otto Fenichel. First Series, № 26. N.Y.: Norton, 1953. Некоторые интересные наблюдения относительно культа скуки и места этого культа в мире подростков можно найти в романе Дж. Д. Сэлинджера «Над пропастью во ржи» (Salinger J.D. The Catcher in the Rye. Boston: Little, Brown, 1951).
В беседах, в которых участники чувствуют себя обязанными поддерживать спонтанную вовлеченность и, тем не менее, не могут справиться с этим, они сами испытывают неловкость и легко могут порождать неловкость у других. Индивид узнает, что определенные ситуации будут вызывать это отчуждение у него и других, а другие ситуации вряд ли. Он знает, что определенные люди — плохие участники взаимодействия, потому что они никогда не готовы спонтанно вовлекаться в социальные контакты, и по отношению к этим упрямым участникам он может использовать такие выражения, как «рыба бесчувственная», «брюзга», «зануда», «кайфоломщик». Тех, кому не удается поддерживать разговор со старшими по положению, он может называть неотесанными, а тех, кто презирает вовлеченность с низшими по положению, он может называть снобами, в обоих случаях осуждая этих людей за то, что для них статус важнее взаимодействия. Как указывалось ранее, индивид может выделять некоторых людей, имеющих недостатки, потому что их манеры и социальные свойства затрудняют для других должную вовлеченность. Очевидно также, что в любом взаимодействии возникает ролевая функция, гарантирующая, что любой становится и остается спонтанно вовлеченным. Эта функция зажигания может в разное время исполняться во взаимодействии разными участниками. Если один участник терпит неудачу в поддержании динамики взаимодействия, его работу должны будут выполнить другие участники. Индивид может приобрести репутацию в этом виде работы, получая благодарность или порицание как человек, всегда являющийся душой контакта.
1. Контекст обязанности вовлеченности. Одно ограничение, которое мы сами установили, — иметь дело с ситуациями, где все, присутствующие и представленные друг другу, формально обязаны поддерживать свое участие в разговоре и спонтанную вовлеченность в него. Это достаточно частая ситуация, чтобы служить в качестве точки отсчета, но не надо быть полностью связанным ею. Обязанности вовлеченности на самом деле определяются в зависимости от общего контекста, в котором оказывается индивид. Так, бывают некоторые ситуации, где предполагается, что основная вовлеченность присутствующих направлена на физическую задачу; разговор, если он вообще происходит, должен рассматриваться как побочная вовлеченность, которая возобновляется или прекращается в зависимости от текущих требований актуальной задачи. Бывают другие ситуации, где роль и статус конкретного участника будут точно выражаться его правом относиться к разговору без церемоний, выбирая, участвовать в нем или нет, в зависимости от своей склонности в данный момент. Иногда этим правом обладает отец в отношении разговора за едой, поддерживаемого младшими членами семьи, которые такого права лишены.
Мне хотелось бы привести другую ситуацию, в которой индивид может относиться к своей вовлеченности иначе, чем ожидают от него другие. При поддразнивании младшего старшим или при прерывании работника работодателем потеря самообладания подчиненным может приниматься старшим по положению как ожидаемый и подобающий элемент паттерна вовлеченности. В такие моменты подчиненный может чувствовать, что хотел бы быть спонтанно вовлечен в беседу, но слишком паникует, чтобы так поступить, а старший по положению может ощущать для себя подходящим фокусом внимания, который он может с комфортом удерживать, — не сам разговор, а более широкую ситуацию, создаваемую юмористическим положением подчиненного, сражающегося со своей паникой в разговоре [94] . Действительно, если подчиненный в этих случаях демонстрирует самообладание, вышестоящий может чувствовать себя оскорбленным и смущенным. Аналогично, бывают случаи, когда мы чувствуем, что индивид должен из уважения к сложностям, в которых он находится, быть озабочен и сверхвовлечен. Такая неадекватная сверхвовлеченность может в некоторой степени нарушать взаимодействие, но идеальное самообладание индивида может настолько шокировать присутствующих, что нарушит взаимодействие еще сильнее. Таким образом, хотя иногда индивида и впрямь будут считать героем взаимодействия, если он сохраняет вовлеченность в разговор в трудных ситуациях, однако в других случаях такая лояльность будет считаться безрассудством.
94
Бедственное положение чувствительного к себе человека, действительно, настолько хороший стимул для привлечения спонтанной вовлеченности наблюдающего за ним, что во время разговора, где возможны трудности в обеспечении вовлеченности присутствующих, индивиды могут по очереди совершать небольшие нарушения приличий и смущаться, обеспечивая тем самым вовлеченность. Парадокс состоит в том, что, если точно следовать всем правилам корректного социального поведения, взаимодействие может стать вялым, сухим и скучным.
Неодинаковые обязанности в отношении одного и того же разговорного взаимодействия лучше всего видны в крупномасштабных взаимодействиях, таких как публичные выступления, где мы, скорее всего, обнаружим специализацию и сегрегацию ролей вовлеченности, с разделением на полноценных участников (от которых ожидается, что они будут говорить или слушать) и неучаствующих специалистов (чья работа — ненавязчиво передвигаться вокруг и следить за механизмом ситуации). Примерами таких не-участников являются прислуга, швейцары, билетеры, стенографисты и техники. Особое положение этих должностных лиц во взаимодействии обусловливает их специфические права и обязанности; они открыто приняты ими, и эти люди и впрямь вызвали бы неловкость, если бы прямо включались в содержание разговора. Они демонстрируют уважение к ситуации, относясь к ней как к побочной вовлеченности.
Сами участники крупномасштабного взаимодействия могут допускать вольности в отношении взаимодействия, непозволительные в беседе двух-трех человек, быть может, потому, что чем больше участников, поддерживающих процесс, тем меньше ситуация зависит от каждого отдельного участника. В любом случае, мы часто обнаруживаем в крупномасштабном взаимодействии, что нескольким участникам позволительно в какой-то момент обмениваться жестами и побочными репликами, при условии, что они будут так модулировать свой голос и манеры, чтобы показать свое уважение к официальной процедуре. На самом деле, на какое-то время участник может даже покинуть комнату и сделать это так, чтобы создать впечатление, что основной фокус его внимания все еще удерживается разговором, даже если его тело уже отсутствует. В таких случаях основная вовлеченность и побочная вовлеченность могут становиться фикциями, поддерживаемыми формально, в то время как реально поддерживаются другие паттерны вовлеченности.