Ритуал взаимодействия. Очерки поведения лицом к лицу

Гофман Ирвинг

Потребность в портрете требует найти место для художника. И так, на краю общества, масса людей, очевидно, считает разумным участвовать прямо в рискованных поступках, живя с честью. Отодвигаясь дальше и дальше от сути нашего общества, они, кажется, все больше и больше схватывают определенные аспекты его духа. Их отчуждение от нашей реальности освобождает их для ненавязчивого побуждения к реализации наших моральных фантазий. Как отмечалось в связи с правонарушителями, они каким-то образом кооперируются, ставя сцены, в которые мы проецируем нашу динамику характера:

Правонарушитель — негодяй. Его поведение может рассматриваться не только негативно, как средство нападения и унижения уважаемой культуры; позитивно оно может рассматриваться как использование способов поведения, традиционно символизирующих неограниченную мужественность, отвергаемую культурой среднего класса из-за несовместимости с ее целями, но не лишенную определенной ауры обаяния и романтики. По сути дела эти способы поведения находят свой путь и в респектабельную культуру, но только в более дисциплинированных и ослабленных формах, как, например, в организованных видах спорта, в фантазии и в играх «понарошку»,

или виртуально, как в кино, телевидении и комиксах. Им не дают смешиваться с серьезным делом жизни. С другой стороны, правонарушитель, отвергая серьезное дело, как оно понимается средним классом, имеет больше свободы направлять эти скрытые течения нашей культурной традиции к своей выгоде. Для наших целей важен тот момент, что реакция правонарушителя, какой бы «плохой», а иногда и «позорной», она ни была, не выходит за пределы спектра реакций, не угрожающих его самоидентификации как мужчины [257] .

257

Cohen A. Delinquent Boys. Glencoe: The Free Press, 1955. p. 140. Здесь трудно найти пример лучше, чем приводит писатель Норман Мейлер. Его романы рисуют сцены судьбоносного выполнения долга, состязания характеров и серьезных действий; его эссе изображают и превозносят принятие риска, и очевидно, в своей личной жизни он проявлял некоторую тенденцию определять все, от своих браков до социальных столкновений, через язык и структуру игры-сражения. Каковы бы ни были выигрыши и цена жизненной ориентации на азартную игру, он уже пожал ее плоды. Хемингуэй, конечно, был предыдущим чемпионом в сочинении собственной жизни.

Хотя судьбоносные предприятия часто респектабельны, есть много состязаний характеров и сцен серьезного действия, которые к таковым не относятся, хотя эти случаи и места демонстрируют уважение к моральному характеру. Не только на горных хребтах, манящих альпинистов, но и в казино, бильярдных и на ипподромах мы находим места поклонения; и может быть, именно в церквях, где высока гарантия, что ничего судьбоносного не произойдет, слабо ощущение морали.

В поисках того, где находится действие, мы приходим к романтическому разделению мира. С одной стороны — безопасные и тихие места: дом, хорошо регулируемая роль в бизнесе, индустрии и профессии, с другой стороны — все те деятельности, которые создают экспрессию, требуют, чтобы индивид ставил себя под удар и подвергал опасности в данный момент. Именно из этого контраста мы формируем почти все свои коммерческие фантазии. Именно из этого контраста правонарушители, уголовники, мошенники и спортсмены черпают самоуважение. Быть может, это плата за то, что мы используем их ритуал.

Заключительный момент: замещающий опыт восстанавливает нашу связь с ценностями характера. Это же делает действие. Действие и замещающее переживание, столь различные на поверхности, оказываются тесно связаны. Можно привести свидетельства этого.

Возьмем одежду. Женские наряды создаются, чтобы быть «привлекательными», что в том или ином смысле должно означать возбуждение интереса неопределенного круга мужчин. А это возбуждение закладывает основу для одного типа действия. Но очень часто реальная вероятность того, что это действие случится, очень низка. Таким образом, укрепляются фантазии, но не реальность. Более отчетливой версией такого же виртуального соблазна является широкая продажа «безлошадным ковбоям» стетсоновских шляп, ботинок на высоких каблуках, джинсов «Levi’s» и нанесение татуировок [258] . Правонарушители, носящие ножи и владеющие «пушками», также демонстрируют повышенную ориентацию на действие, но здесь, возможно, видимость имеет больше шансов вмешаться в реальность.

258

См., например, Popplestone J. The Horseless Cowboys // Trans-Actions. May-June. 1966.

Лотереи, «цифры» и кено в казино — коммерциализированные выражения действия, предлагаемого по очень низкой цене. Ожидаемая ценность игры, конечно, намного ниже даже этой цены, но создается возможность для ярких фантазий о больших выигрышах. Здесь действие одновременно и замещающее и реальное.

Когда люди ищут, где находится действие, они часто идут туда, где возрастает не принятие риска, а вероятность того, что они будут обязаны принять риск. Если действие реально случится, оно, вероятно, вовлечет кого-то вроде них, но другого. То есть они прибывают туда, где можно близко наблюдать вовлеченность другого человека и получать от этого замещающее удовольствие.

Конечно, коммерциализация приносит окончательное смешение воображения и действия. И она имеет экологический аспект. В галереях игровых павильонов городов и летних курортов свободно доступны места, где посетитель может быть звездным исполнителем в азартных играх, оживленных тем, что они влияют на последствия в очень незначительной степени. Здесь человек без социальных связей может бросить монетки в игровой автомат, чтобы продемонстрировать другим автоматам, что он обладает социально одобряемыми качествами характера. Эти обнаженные маленькие судороги Я происходят на краю мира, но там, на краю, — действие и характер.

Как переводить Эрвина Гофмана: история этой книги

Путь к русскоязычному читателю этой очень важной книги классика социологии и социальной психологии третьей четверти XX в., ярчайшего представителя символического интеракционизма Эрвина Гофмана был долгим и непростым. Сама история работы над переводом заслуживает особого комментария.

Еще в прошлом веке книга Гофмана была включена в программу «Translation Project» Института «Открытое общество», больше известного как

Фонд Сороса. Программа, напомним, финансировала переводы и издание на русском языке работ классиков гуманитарных дисциплин. Непосредственно финансирование производилось после положительной оценки экспертами Фонда выполненного и подготовленного к печати перевода. Работа выполнялась нами, как всегда, тщательно, и мы были очень удивлены, получив отрицательный отзыв эксперта С.П. Баньковской.

Справедливо констатируя, что «текст оригинала нетривиален и достаточно сложен для стилистически гладкого перевода, не говоря уже о сложности проникновения в суть самой теории и понимания ее», она сочла, что «переводчики не обременяли себя этими сложностями, а научный редактор отнесся к переводу более чем снисходительно (переводчики вообще мало интересовались даже принятой в нашей социологической литературе транслитерацией имени автора)». Эксперт приводила в отзыве целый ряд примеров «небрежностей», «импровизации» в отношении переводчика к тексту, перевода (о ужас!) одного английского слова в разных местах разными русскими словами и т. п., и общий вывод заключался в том, что «в таком виде перевод представляется не только бесполезным, но и вводящим читателя в заблуждение».

Вовсе не считая подготовленный нами перевод безупречным, мы были благодарны эксперту за указания на ряд замеченных ею ошибок, опечаток и неточностей. Однако ссылки на якобы устоявшиеся традиции перевода, а также сам подход эксперта к сути перевода гуманитарной литературы представлялись нам необъективными.

Ссылаясь на социологическую традицию, эксперт выдавала желаемое за действительное. Устоявшейся традиции в переводе терминов Гофмана и даже транслитерации его имени нет и сейчас, даже если брать одни социологические работы, и тем более не было в 1999 г., когда развернулась эта дискуссия. Единственной публикацией Гофмана на русском языке являлся на тот момент перевод фрагмента книги о самопрезентации в хрестоматии «Современная зарубежная социальная психология. Тексты», выпущенной издательством МГУ в 1984 г. тиражом 39900 экземпляров [259] . При этом указанная публикация с момента выхода и по сей день входит в литературу к семинарским занятиям по курсу общей психологии для студентов факультета психологии МГУ всех специализаций. Тем самым психологическая традиция внесения идей Гофмана в отечественный научный оборот вряд ли менее весома, чем социологическая, и стремление рецензента монополизировать и приватизировать трактовку идей такого сложного и неоднозначного мыслителя, как Э. Гофман, не могло вызвать у нас понимания. Для многих социологов он до сих пор остается маргиналом, многие фундаментальные издания по социологии его игнорируют, его подходу «не удается органически влиться в социологическую традицию» [260] . Ему даже не нашлось места в огромном «Энциклопедическом социологическом словаре» под ред. Г.В. Осипова (М., 1995). «Для огромного количества поклонников Гоффман является исключительно автором многочисленных социально-психологических этюдов и эссе» [261] .

259

Гэффман Э. Представление себя другим // Современная зарубежная социальная психология. Тексты / Под ред. Г.М. Андреевой, Н.Н. Богомоловой, Л.А. Петровской. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1984.

260

Ионин Л.Г. Символический интеракционизм и феноменологическая социология: между кризисом и стабильным сознанием // Очерки по истории теоретической социологии. М.: Наука, 1994.

261

Кравченко Е.И. Социологическая концепция Э. Гоффмана // Современная американская социология / Под ред. В.И. Добренькова. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1994.

В вопросе транслитерации имени ученого также ничего похожего на единообразие и устоявшуюся традицию не обнаруживается. Встречаются следующие варианты: Ирвин Гофман [262] , Эрвинг Гоффман [263] , Ирвинг Гофман [264] , Эрвин Гоффман [265] . Выбирая правильный, на наш взгляд, вариант русского написания имени Erving Goffman, мы исходили, во-первых, из сложившейся в последние десятилетия и узаконенной в редакционной практике и словарях тенденции замены удвоенных согласных одинарными в иноязычных именах собственных (так, Оллпорт постепенно превратился в Олпорта, а Пеннсильвания в Пенсильванию). Во-вторых, имя Erving уникально, Google в ответ на этот запрос дает только одного Гофмана, а русским Ирвин обычно переводится более привычное английское имя Irvin, например Irvin Yalom. Наконец, «г» в конце имени с формальной точки зрения можно было бы в равной мере как сохранить, так и опустить; в первом случае оно, однако, сливалось с начальным «Г» фамилии и все равно фонетически терялось. Поэтому — Эрвин Гофман.

262

Ионин Л.Г. Цит. раб.

263

Современная зарубежная социальная психология: Тексты.

264

Монсон П. Современная западная социология. СПб.: Нотабене, 1992; Гофман И. Представление себя другим в повседневной жизни / пер. с англ. А.Д. Ковалева. М.: Канон-Пресс-Ц; Кучково поле, 2000.

265

Кравченко Е.И. Цит. раб.