Ритуал взаимодействия. Очерки поведения лицом к лицу
Шрифт:
Отталкиваясь от понимания некоторых профессий как связанных с судьбоносной деятельностью, мы можем рассматривать действие в качестве ориентированной на Я ритуализированной формы морального спектакля, разыгрываемого в ходе выполнения профессиональных обязанностей. Действие состоит из рискованных задач, предпринимаемых «ради них самих». Возбуждение и демонстрация характера — побочные продукты азартных игр, серьезных судьбоносных сцен — становятся в случае действия подразумеваемой целью всего предприятия. Однако ни судьбоносные обязанности, ни действие не говорят нам о взаимных последствиях при участии в этом спектакле двоих, когда демонстрация характера одним человеком прямо «давит» на другого. Мы не видим и систему отсчета, необходимую для того, чтобы исследовать такие случаи. Для этого мы должны обратиться к межличностным действиям.
В таких действиях на карте стоит не только характер одного участника, но превалирует взаимная судьбоносность. Каждый человек будет, по крайней мере походя, заботиться о доказательстве силы своего характера, а условия здесь таковы, что позволяют сделать это только за счет характера других участников. Самим полем, которое человек использует для выражения своего характера, может быть проявление характера другим человеком. И временами первичные свойства могут открыто использоваться как очевидное средство для битвы характеров и ради характеров. В результате возникает состязание характеров, особый вид моральной игры.
Это наиболее очевидно в играх и видах спорта, где оппоненты равны и требуются предельные усилия для победы. Но состязание характеров обнаруживается и в условиях, не столь очевидно созданных для соревнования, в которых мы находимся в потоке небольших потерь и приобретений. Каждый день многими способами мы пытаемся «набрать очки», и каждый день многими способами можем быть обыграны. (Быть может, от каждой такой попытки остается небольшой след, так что в момент, когда один человек приближается к другому, его манера и лицо могут выдавать последствия, обычные для него, и тонко направлять взаимодействие на путь, приводящий к результату с привычным концом.) Сделки, угрозы, обещания — будь то в коммерции, дипломатии, войне, карточных играх или личных отношениях — позволяют участнику противопоставить свою способность скрывать намерения и ресурсы способностям другого человека взволновать или обмануть партнера, чтобы увидеть, что он скрывает. Всякий раз, когда индивид требует извинений или извиняется, говорит или получает комплименты, пренебрегает другими или становится объектом пренебрежения, результатом может быть состязание в самоконтроле. Подобным образом, безмолвный легкий флирт между друзьями или незнакомыми людьми порождает состязание в недоступности, даже если обычно ничего больше и не происходит. И когда идет подшучивание и обмен колкостями, один будет выводить из равновесия другого. Территория Я имеет границы, которые не могут в буквальном смысле патрулироваться. Вместо этого ищут и получают удовлетворение (часто удовольствие) от пограничных споров как средства установления того, где находятся границы человека. Эти споры и являются состязаниями характеров.
Оценивая значимость состязания характеров, мы, однако, должны от игр и стычек вернуться к определяющим чертам социальной жизни. Нам надо исследовать собственный (особенно неформальный) вклад, который человек обязан вносить в законные ожидания, и средства достижения им авторитета, завидного положения, доминирования и статуса в иерархии, доступные в обществе. Во взаимодействии справедливости и иерархии обнаруживается моральный кодекс, который затрагивает центр Я. Стоит попытаться дать его идеальную формулировку.
Когда два человека соприсутствуют, в поведении каждого может прочитываться выражающаяся в нем концепция себя и другого. Поведение в условиях взаимного присутствия, таким образом, становится взаимной интерпретацией. Но сама взаимная трактовка имеет тенденцию получать социальное признание, так что каждый поступок, сущностный или церемониальный, становится обязанностью субъекта и ожиданием другого. Каждый из двух участников превращается в поле, на котором другой с необходимостью осуществляет хорошее или плохое поведение. Более того, каждый не только захочет получить то, что ему причитается, но и обнаружит, что он обязан добиваться этого, обязан охранять взаимодействие, чтобы обеспечить справедливость по отношению к себе.
Когда происходит состязание для выяснения того, чья трактовка себя и другого должна победить, каждый занимается подтверждением своего определения себя за счет того, что может остаться другому. И этот спор будет не только рождать желание занять удовлетворительное место в победившей трактовке, но и порождать право на получение такого места и обязанность настаивать на этом. Включается «дело принципа», то есть отстаивается правило, чья неоспоримость вытекает не только из реального поведения индивида, руководствующегося им, но и из символического значения этого правила как одного из целого ряда принципов, нарушение которого представляет опасность для системы в целом [228] . Отстаивание желательного места, таким образом, прикрывается и усиливается отстаиванием своего места по праву, что, в свою очередь, подкрепляется обязанностью делать это, чтобы не разрушить всю структуру правил. Таким образом, может вмешиваться честь, то есть тот аспект личного характера, который заставляет человека с чувством долга обязательно включаться в состязание характеров, когда попраны его права. Он должен следовать этому курсу в такой степени, чтобы его вероятная цена оказалась высокой [229] .
228
См. аргументы в Fried С. Reason and Action // Natural Law Forum. 1966. V. II. p. 13–35.
229
Здесь главный случай — дуэль чести XVI в. Джентльмен защищал свою честь, но только небольшое количество других людей были социально компетентны, чтобы обязать его дать удовлетворение чести посредством дуэли. Далее, конечно, возникали проблемы организации взаимно подходящих времени, места и снаряжения, которые были столь велики, что в странах типа Англии реально осуществлялись лишь немногие дуэли. См. Bryson F. The Point of Honor in Sixteenth-Century Italy: An Aspect of the Life of the Gentleman. N.Y.: Publications of the Institute of French Studies Inc., Columbia University, 1935; Baldick R. The Duel. London: Chapman and Hall, 1965.
Обычно игра начинается с того, что один игрок нарушает моральное правило, тщательное следование которому другой игрок обязан лично поддерживать, — обычно потому, что он или те, с кем он идентифицируется, являются мишенью этого поступка. Это — «провокация». При мелких нарушениях обидчик готов предложить немедленные извинения, которые восстанавливают как правило, так и честь оскорбленного; оскорбленному нужно только сообщить, что он принимает их, чтобы остановить всю игру. На самом деле он может даже одновременно извиниться сам или принять извинения прежде, чем они предложены, вновь демонстрируя серьезную заботу о том, чтобы все оставались вне подобных действий. (Важный структурный вопрос здесь состоит в том, что легче по собственной инициативе предлагать оправдания и извинения с позиции защитника прав других, чем принять нападение на свою позицию защитника собственной непогрешимости.) Подобное окончание игры происходит, когда оскорбленный передает легкий вызов (достаточный, чтобы показать, что он не обесчещен), привлекая внимание обидчика к тому, что случилось, за чем следуют извинения и принятие их. «Удовлетворение» просят и дают, и порождается небольшой характер, хотя каждый участник еще раз подтверждает, что является должным образом социализированным человеком с надлежащим пиететом в отношении правил игры. Однако, даже когда обида необычна и глубока, можно избежать серьезных последствий. Оскорбленный человек может открыто выразить свое чувство, что обидчик — не тот, к чьим поступкам надо относиться серьезно [230] ; обидчик в ответ на вызов может отступить с шуткой, так что когда одна его часть предстает опороченной, другая порочит в ответ, и делает это настолько хорошо, что отметает притязание соперника на необходимость работы по самореабилитации.
230
Кассиры срывали планы грабителей банков тем, что просто отказывались принимать всерьез угрожающие сигналы, посылаемые им вооруженными грабителями. Аналогичным образом, полицейские просто поворачивались к угрожавшему им пистолетом преступнику спиной, устраняя тем самым основу для состязания (См. San Francisco Chronicle. July 26. 1965. P. 3 «Сор Turns His Back — and Disarms a Gunman»).
Так как вызов может передаваться и отклоняться с помощью тончайших реплик, в этом можно обнаружить общий механизм межличностного социального контроля. Человеку, который слегка вышел за рамки дозволенного, напоминают о взятом им направлении и его последствиях до того, как причинено какое-либо серьезное повреждение. Этот же механизм, по-видимому, используется при установлении неформальной иерархии различных категорий прав.
Если состязание грозит стать нешуточным, вызов, передаваемый оскорбленным, должен стать серьезным и другой игрок должен ясно отказаться дать удовлетворение. Когда налицо обе эти реакции, они вместе ретроспективно трансформируют смысл первоначального оскорбления, делая его началом того, что иногда называется «схваткой». Это всегда двустороннее действие, в отличие от «инцидента», в центре которого может быть только один человек. Результат — моральное сражение, в котором можно потерять или приобрести качества характера [231] . Схватки вовлекают в действие саму жертву на всех фазах процесса. В этом суде истец вынужден поступать и как судья, и как палач. Как вообще характерно для действия, здесь лишенный помощи человек является эффективной единицей организации.
231
Традиционные дуэли были сложнее из-за правила выбора оружия. Когда оскорбленный вызывал обидчика на дуэль, последний обычно выбирал оружие — несправедливое преимущество для того, кто уже поступил неподобающе. И потому обиженный открыто оскорблял обидчика, «уличая его во лжи», и в ответ на эту провокацию первоначальный обидчик был вынужден бросать вызов оскорбленному. Таким приемом достигалась справедливость в распределении оружия.
Очевидно, что смысл этих различных ходов вытекает отчасти из ориентации, которую игрок в них привносит, и толкования, которое он им придает ретроспективно [232] . Следовательно, в определении ситуации будут расхождения, и будет необходима определенная степень взаимного согласия, прежде чем развернется настоящая схватка.
В нынешнем мире, когда схватка действительно происходит, состязание характеров обычно следует немедленно, если оно вообще имеет место. Однако в мифах и ритуалах стороны часто расходятся, чтобы вновь встретиться в назначенном месте, добровольно идя на свидание с судьбой, телесное и характерологическое. В обоих случаях свидетели необходимы, и они должны тщательно воздерживаться от вмешательства. (При этом условии состязание получает репутацию «честного», как достойная сцена для игры характеров.)
232
Предложено в Bourdieu P. The Sentiment of Honour in Kabyle Society. Cm. J. Peristiany, op. cit., p. 200.
Когда схватка перерастает в состязание, характерологические последствия игры могут раскрываться по-разному и совсем не обязательно ограничиваются условием «нулевой суммы».
Одна сторона может потерпеть явное поражение на основе свойств характера: человек докажет, что все время блефовал и на самом деле не готов выполнить свои угрозы; или он может оробеть, броситься наутек, сбежать, оставляя своего противника в удобной позиции, где не требуется показывать, насколько серьезно тот был готов пройти через состязание; или игрок терпит крах в качестве соперника, унижается и молит о пощаде, разрушая свой собственный статус как человека с характером, причем подразумевается допущение, что далее он ничего не будет стоить в качестве соперника и не будет подходящим объектом нападения.