Ритуал взаимодействия. Очерки поведения лицом к лицу
Шрифт:
Во-первых, в отличие от первичных свойств, в отношении качеств характера есть тенденция рассматривать единичное их проявление как решающее. Так как свойства характера востребуются только в тех редких случаях, когда ситуация неизбежно чревата последствиями, маловероятны немедленные дополнительные его проявления, подкрепляющие или корректирующие это впечатление. Волей-неволей приходится доверять единственному проявлению. Еще важнее, что в представлении об этих чертах исключения не допускаются. Именно тогда, когда человек испытывает наибольшее искушение отклониться от своей линии, у него есть самая эффективная возможность сохранить постоянство и тем самым продемонстрировать свой характер; это постоянство-несмотря-ни-на-что, собственно, и есть характер. Верно, что житейские упреки импульсивны и необъективны и что в другое время и в разных ситуациях индивид может и не сохранять тот характер, который он в настоящее время проявляет, но это к делу не относится. Меня здесь интересует не то, обладает или нет данный человек специфическими характеристиками, а то, как функционируют представления о характере в повседневной жизни. Имея дело с другим человеком, мы допускаем, что выражаемый им в текущий момент характер — полный и устойчивый его портрет; со своей стороны, он делает такие же допущения относительно того, как его будут воспринимать. Конечно, предлагаются оправдания, даются объяснения и делаются исключения, но эта коррекция осуществляется в связи с исходным допущением, что данное проявление является решающим, и часто она недостаточно эффективна.
Во-вторых, как только обнаружено свидетельство силы характера, ее не надо специально вновь доказывать, по крайней мере, прямо сейчас; на время субъект может положиться на эти данные. Он может положиться на допущение других людей, что при возникновении соответствующих обстоятельств он подтвердит представление о своих манерах и будет действовать с характером. Но, конечно, это добавляет опасности в моральной жизни, так как мы склонны действовать в свете оптимистических представлений о самих себе, которые были бы опровергнуты, если бы подверглись проверке.
В-третьих, существует убеждение, что, как только человек потерпел неудачу в определенном отношении, он с этого момента становится совершенно другим и может просто сдаться. Солдат, которому была внушена идея, что он обладает волей и эта воля либо все выдерживает, либо бывает полностью сломана, может вследствие этого быть склонен выдать все, что знает, на вражеском допросе, если он уже выдал хоть что-то [222] . Подобным образом, тореадора можно считать утратившим всю свою доблесть после первого ранения [223] . Также и на ипподромах говорят о жокеях, «потерявших кураж» и затем либо плохо скакавших, либо вообще отказывающихся скакать. Рассказывают истории о знаменитых жокеях, которые, чувствуя, что потеряли кураж, объявляли об этом и бросали скачки [224] . Похожие истории рассказывают о дайверах. И в детективных романах часто описываются крутые полицейские и преступники, которые, получив жестокую трепку, никогда уже полностью не могли восстановить свою храбрость. И конечно, есть общее убеждение, что, как только цена человека установлена и оплачена, он утратил свою надежность и с тем же успехом может теперь принимать небольшие, но частые взятки.
222
Biderman A. Social-Psychological Needs and Involuntary Behavior as Illustrated by Compliance in Interrogation // Sociometry. Vol. 23. 1960. p. 138–139. Также см. Goffman E. Asylums. N.Y.: Doubleday Anchor Books, 1961. p. 89–90.
223
Hemingway E. The Dangerous Summer, p. 89.
224
Leach J. Unseated by Nerves // The Observer. March 3. 1963.
Наряду с убеждением в «легкой утрате» куража, непрочности моральных устоев и постоянной изменчивости есть и другое: после долгого отсутствия куража и моральных устоев человек внезапно может обрести отвагу, и с этого момента продолжать обладать ею.
Каэтано Ордонес, Нико де да Пальсия, который мог бы замечательно справиться с мулетой любой рукой, был замечательным исполнителем с большим художественным и драматическим чувством фаэны, но он никогда не стал таким, как прежде, после того как обнаружил, что быки приносят неизбежный срок пребывания в госпитале и, быть может, смерть на своих рогах, так же как и пять тысяч песет на своих загривках. Он хотел денег, но был не расположен подходить за ними к рогам, после того как открыл плату, собираемую с их острия. Храбрость проходит такое короткое расстояние от сердца до головы, но, когда она идет, никто не знает, насколько далеко она уходит; может быть, в кровотечение или в женщину, и плохо оставаться в деле боя быков, когда она ушла, не важно куда. Иногда вы получаете ее назад при следующем ранении, первое может принести страх смерти, а второе может забрать его обратно, и иногда одна женщина забирает храбрость, а другая возвращает ее. Тореадоры остаются в деле, полагаясь на свои знания и способность ограничивать опасность, и надеются, что храбрость вернется, и иногда она возвращается, а в большинстве случаев — нет [225] .
225
Hemingway E. Death in the Afternoon, p. 222.
В художественной литературе и мифе возвращение часто достигается только в поступке, дающем человеку достаточно силы, чтобы умереть за свои принципы; в смерти восстанавливается репутация человека, опровергается мнение, что падение — навсегда и что сломавшийся человек не может возродиться.
Принимая во внимание убеждение, что характер может в драматических обстоятельствах приобретаться или утрачиваться, человек будет иметь отчетливые причины проходить через рискованные ситуации, не считаясь с их возможной материальной, или физической, ценой для него, проявляя тем самым то, что иногда называют гордостью. Интересно, что наши убеждения относительно куража в этом случае получают небольшую поддержку извне: обычно считается, что глоток спиртного позволит человеку легче и лучше справиться со сложным действием, и на удивление много ситуаций подтверждают такое мнение [226] .
226
Иллюстрацией является практика казней. См., например, The Hangman’s Diary / Ed. by A. Keller. London: Philip Allen, 1928. p. 8.
Учитывая эти аргументы относительно природы характера, можно лучше понять, почему действие, по-видимому, обладает своеобразной привлекательностью. Ясно, что именно в решающий момент действия, когда час пробил, индивид рискует и имеет возможность показать себе и иногда другим свой стиль поведения. Характер ставится на кон; единственная удачная демонстрация может рассматриваться как дающая право на хорошую репутацию, плохую демонстрацию нелегко оправдать или переделать. Продемонстрировать или выразить характер, слабый или сильный, — значит породить характер. Короче, Я может произвольно воссоздаваться. Несомненно, это право осуществимо с точки зрения общества, потому что, как явствует из описанных примеров «азартной игры», цена подобных демонстраций, вероятно, создает автоматическое препятствие для людей, излишне склонных к этому. В любом случае, здесь есть шанс продемонстрировать обаяние под давлением; здесь есть возможность быть измеренным хемингуэевской меркой.
Заметим, что действие не должно восприниматься как имеющее оттенок импульсивности или иррациональности, даже если риск не сулит заметного выигрыша. Конечно, действие содержит шанс потери, но может произойти и реальное приобретение характера. Именно в этом отношении действие может рассматриваться как рассчитанный риск [227] . Утверждения (в том числе мои), что действие есть самоцель, надо понимать как оборот речи. Добровольное принятие серьезного риска является средством поддержания и обретения характера; это самоцель только по отношению к другим видам целей. Буквально рассматривать действие как самоцель означало бы давать тривиальные и упрощенные социальные объяснения.
227
Эти аргументы недавно приводились в связи с риском, присутствующим во внебрачных сексуальных связях и сражениях уличных банд. См. Strodtbeck К., Short J. Aleatory Risks Versus Short-run Hedonism in Explanation of Gang Action // Social Problems. 1964.V. 12. p. 127–140.
Итак, мы можем теперь увидеть характер таким, каков он есть. С одной стороны, он составляет то, что существенно и неизменно в индивиде, то, что характерно для него. С другой стороны, он относится к свойствам, которые могут порождаться и разрушаться в судьбоносные моменты. С этой последней точки зрения индивид может поступать так, чтобы детерминировать черты, которые потом будут принадлежать ему; он может поступать так, чтобы создать и установить то, что будет приписываться ему. Каждый раз в экстремальный момент его участники обнаруживают для себя небольшую вероятность что-то изменить в себе.
Это парадокс. Характер одновременно неизменен и переменчив. И тем не менее, именно так мы понимаем его.
Должно быть столь же ясно, что наша нелогичность в этом вопросе имеет социальную ценность. Социальная организация повсюду порождает проблемы морали и последовательности. Индивиды должны относиться ко всем этим ситуациям с некоторым энтузиазмом и заботой, ибо главным образом через такие моменты осуществляется социальная жизнь, и если в каждый из них не вкладывать свежие усилия, пострадает общество. Возможность влияния на свою репутацию служит здесь стимулом. И все же, чтобы общество существовало, такие же паттерны должны поддерживаться от одного социального случая к другому — существует потребность в правилах и условностях. Индивиды должны определить себя на языке свойств, уже признанных принадлежащими им, и надежно действовать в их рамках.
Для удовлетворения фундаментальных требований морали и предсказуемости мы позволяем себе поверить в фундаментальную иллюзию — в наш характер, который полностью наш собственный, он неизменен, но тем не менее, непрочен и изменчив. Возможности, связанные с характером, поощряют нас возобновлять наши усилия в каждый момент активности общества, к которому мы приближаемся, особенно в его социальные моменты, и именно через это возобновление может поддерживаться старый заведенный порядок. Нам позволено думать, что есть что-то, что можно выиграть в те моменты, с которыми мы сталкиваемся, так же как общество может сталкиваться с этими моментами и преодолевать их.