Ритуал
Шрифт:
— У меня кончилась, — сказал Фил, судорожно нащупывая свой рюкзак, будто испугавшись, что другие собираются оставить его одного.
Хатч протянул Люку бутылку. Она была заполнена наполовину. Их последняя вода.
26
Ютясь под крошечным навесом у входа в палатку, Хатч и Люк сидели и смотрели на огонек, дрожащий над камфоркой газовой печки. Моросил дождь. Серый сумеречный свет рассеивался с наступлением ночи. С каждой минутой, пока они ждали появления пузырьков на темной поверхности супа, становилось все труднее видеть собственные ноги, ни то что тарелки и кружки. Земля была слишком сырой для костра, как и валежник, который мог бы пойти на
В дальней части заброшенного погоста заросли карликовых берез, ив и колючего кустарника были не такими густыми, но скорости им это не прибавило. Во-первых, из-за акров папоротника, росшего из болотистой почвы и доходившего до пояса, а во-вторых, из-за скользких от лишайника, скалистых образований. В одном месте Дому потребовался почти час, чтобы перебраться через торчащие из земли валуны. После каменистой почвы они снова попали в густые заросли. С тех пор как они покинули церковь, сквозь полог листвы проглядывали лишь редкие проблески водянисто-серого неба.
В семь часов Хатч положил конец их медленному, нерешительному продвижению через лес, объявив привал. До наступления темноты оставался еще час, или даже полтора, но Фил с Домом исчерпали уже все свои ресурсы. Дом дважды молча садился в лесу, неспособный или нежелающий идти дальше. Движения Фила стали неуклюжими и нескоординированными, как у пьяного. В некотором смысле он был опьянен изнеможением.
Темнота в лесу всегда наступала раньше обычного. Они даже проверили часы. Поднесли к ушам и послушали. Уже в четыре часа дня под древним пологом листвы казалось, будто наступила ночь.
За весь день они прошли всего шесть, может быть, семь километров.
Лесная почва вокруг лагеря была настолько усеяна обломками деревьев, что возвести здесь две палатки было почти невозможно. Сперва пришлось расчистить площадку. Хатч исцарапал себе все пальцы, разгребая в стороны валежник и папоротник. Теперь общими с Люком усилиями две палатки были установлены. Они провисли и трепетали на ветру, как сброшенные парашюты, в меркнущем свете дня. Под подстилками было столько корней, крапивы и шишек, что лежа спать там было невозможно.
Хатч предчувствовал, что ночь ему придется провести, сидя или свернувшись калачиком в углу двухместной палатки. По крайней мере, внутри будет сухо. Что-то вроде этого Хатч пообещал остальным. Все промокли насквозь ниже пояса. Из-за джинсов у Фила началось сильное раздражение на коже. Ему удалось медленно стянуть сырые штаны до колен, но потом он понял, что обратно ему их не натянуть, поэтому оставил их спущенными наполовину. Внутренняя поверхность его бедер блестела от пахучей мази. Завтра ему придется втиснуться в пару грязных верхних брюк, которые Дом носил первые два дня похода. Фил молча лег в палатку, поверх своего спального мешка.
На чехле от спального мешка Хатча были разложены оставшиеся запасы продовольствия. Впереди ждал голод. Дом потребовал существенного обеда. В результате, в маленьком металлическом горшочке на туристской печке оказалась последняя еда, которую они смогли приготовить из двух оставшихся пакетов с сухим супом, упаковки соевого фарша, щепотки сушеного пряного риса, и последней банки сосисок для хот-догов. После этого каждому досталось по четыре энергетических батончика, один шоколадный на всех, немного леденцов и жевательная резинка. Сегодняшний ужин состоял из кружки супа, приготовленного на прокипяченной болотной воде, и двух сосисок с соевым фаршем. Все настолько устали, что могли лишь сидеть и смотреть, как содержимое горшочка доходит до готовности.
У периметра каменистых образований Люк нашел ручей. В трех разных местах из земли пробивался коричневатый ручеек. Основной канал, похоже, проходил под землей. По крайней мере, эта мутная вода находилась в свободном доступе, была прохладной и свежей. Десять минут они сидели и насыщались в тишине. Потом наполнили водой пластиковые литровые канистры и фляжки. После этого Хатч почувствовал головокружение и тошноту. Но это не помешало им вдоволь напиться свежей водой впервые за последние два дня.
Их жалкий лагерь оказался в лучшем за последние несколько часов месте. Здесь они были защищены от холодного ветра, который мог проникать в сумерках сквозь деревья, а под ногами была более-менее ровная, после расчистки от кустарника, почва. Когда палатки были установлены, Хатч приступил к подготовке печи и сбору ингредиентов. От усталости никто не мог разговаривать. Они даже не смотрели друг на друга.
Люк выбился из сил. Болели ноги, жгло ягодицы. Интересно, какое расстояние смог бы он проделать, уйди он один? Как минимум в два раза больше, чем они прошли группой. Может даже нашел бы опушку леса. Кто знает? Стоило им удалиться от той жуткой церкви, как ему тут же захотелось избавиться от остальных. Каждая секунда переносимых с тех пор страданий подпитывала обиду на Фила и Дома из-за их медлительности. Из-за того, что своей физической неподготовленностью к походу они всех подвергали риску. И в нем продолжала кипеть злость на Хатча, из-за его опрометчивого решения срезать путь. Больше всего винить он должен был самого себя, но он переводил эту злость на других. И он знал это. Срезать путь было против его инстинктов. Как и их утреннее решение продолжить движение по тропе на запад, в неизведанные земли. Оба эти маршрута были неправильными. Он знал это, но пошел за остальными, не выразив достаточных возражений. Почему? То же самое с их вчерашним вторжением в чужую лачугу. Он участвовал в этом вопреки своим инстинктам. И посмотрите, что случилось со всеми. Той ночью они растеряли всю энергию и способность к дальнейшему сопротивлению. Что-то страшное произошло с каждым из них, что впоследствии они могли списать на воздействие среды или усталость. Но те сны, они не были случайными.
Он хотел избавиться от всего и ото всех. Завтра он уйдет. Пойдет за помощью, на свой страх и риск. Он принял это решение ранее, вечером. И когда он отвел Хатча в сторонку и шепнул об этом, старый друг лишь кивнул в знак согласия. Не проявив ни обычного энтузиазма по поводу новой стратегии, ни высказав ни единого возражения, Хатч лишь медленно кивнул головой. Глядевшие из грязных глазниц, глаза Хатча казались постаревшими, и какими-то тусклыми.
Они в полной заднице. У них реальные проблемы. Этот день был пустой тратой времени. Продукты закончились, а Фил с Домом лишились остатков сил. Поход превратился в борьбу за выживание. Это почувствовалось где-то в течение дня. Может быть, утром. Это выражалось во всем, а не в чем-то конкретно. И только сейчас, когда они перестали шататься по кустам, Хатч, наконец, осознал всю серьезность ситуации. Осознание этого факта тяготило Люка. Но, по крайней мере, оно успокоило водоворот мыслей в его голове и убедило в правильности собственного выбора, который утром вызвал у всех такое возбуждение.
Теперь не было ни выбора, ни споров. Кто-то должен был идти за помощью. Тот, кто больше к этому готов. Он или Хатч. В то время, как второй останется со страдающими от изнеможения и избыточного веса Филом и Домом. К тому же, у Фила ужасные волдыри, а у Дома — распухшее колено. Хатч не был рад такой расстановке, но она была обусловлена стычкой Люка и Дома.
Он уйдет на рассвете. На юг, со вторым компасом. Поспав нескольких часов. Он ждал этого с нетерпением, несмотря на риски. Он не мог позволить себе подробно задумываться о таких ловушках, как бездна одиночества, внезапно разверзшаяся и грозящаяся его поглотить. Ему просто придется идти через это безумие, страх и ужас, не отвлекаясь ни на что. Но прежде чем покинуть остальных, он хотел кое-что уладить. — Дом?