Ритуал
Шрифт:
Последний раз, когда он пил что-то, было утро. Чашка густого горького кофе. Пот на коже остыл, и Люк снова остановился у дерева, чтобы переждать приступ тошноты.
К десяти вечера он стал видеть не дальше пяти футов, но продолжал ковылять в размытой пустой темноте наугад.
Его голова была опущена вниз, глаза полузакрыты. Внезапно Люк почувствовал, что он не один. Он поднял глаза, уверенный, что кто-то только что вторгся в его личное пространство. И увидел в сгущающемся мраке меж деревьев целую толпу белых фигурок. Они неподвижно стояли повсюду, насколько хватало глаз. Он зажмурил здоровый глаз. Снова открыл.
И тут все эти… дети?… исчезли.
Карликовые ивы. В сумерках он принял их
После полуночи у него появилась уверенность, что следом за ним идет Хатч. И Фил. Они пришли в себя и осознали неуместность их сложной, хорошо спланированной и жестокой шутки. Особенно теперь, когда он так одинок, болен и потерян. Им было стыдно смотреть на его реакцию, поэтому они шли, отвернув от него лица. А он был так расстроен тем, что они дурачат его, что не обращал на них внимания. Он чувствовал себя обиженным, преданным, и был готов разрыдаться. В конце концов, они перестали идти за ним.
Когда его догнал Дом и снова зашагал в ногу, Люк от усталости даже не смог заговорить с другом и спросить, где тот был. Но улыбнулся в надежде, что Дом почувствует, что Люк снова рад видеть его в этих темных недрах ночного леса.
Когда Люк остановился передохнуть и поискать фонарик — он был уверен, что раньше он у него был — Дом снова куда-то исчез.
Сидя на камне, Люк потерял сознание.
Он разговаривал с Шарлоттой в пабе «Принц Уэльский», дома в Холланд-Парк. Был солнечный день, и они сидели на улице, прямо как на втором свидании. Когда она вышла из станции метро в короткой юбке и кожаных сапогах, он буквально онемел от желания и удивления, потому что в день их знакомства она была в джинсах и кроссовках. С их первой встречи он ушел домой довольный, что девушка взяла его телефон, хотя и не рассчитывал увидеть ее снова. Но потом ему было так приятно снова оказаться рядом с ней, что он решил прямо там, в пивной, добиться ее. Он назвал ее «лисичкой», и она улыбнулась. Потянулась через стол, коснулась его лица и, закусив нижнюю губу, назвала «красавчиком». Они просидели вместе нескольких часов. Целовались, рассказывали друг другу про свою работу, про родные города, семьи, последние отношения. Что все обычно делают в первые дни ухаживания.
Очнувшись от пульсирующей боли в голове, он продолжал разговаривать с Шарлоттой, пока не осознал, что сидит один, в лесу, прислонившись к мертвому дереву. Влага просочилась сквозь брюки в нижнее белье. Он промок и дрожал. Где его спальный мешок?
Сквозь верхние ветви деревьев он увидел, что небо посветлело и стало серо-голубого цвета. Посмотрел на часы: шесть утра. Он проспал три или четыре часа. Почему оно не убило его здесь? Из-за усталости и боли он не стал задаваться этим вопросом. От жажды он не мог даже глотать. Губы покрылись коркой соли.
Он медленно полз на четвереньках.
Еще двадцать футов, потом ложись и дай тьме забрать себя.
Он прижал компас к здоровому глазу, но ничего не увидел. Выпустив его из руки, почувствовал, что шнурок на шее натянулся, но поймать компас не смог, так как тот болтался как маятник над темной землей.
Поднимайся по склону к тому дереву.
У подножия поляны есть два камня, на которые ты сможешь сесть.
Между тех двух елей, в крапиве, кажется, есть просека.
За той пихтовой рощей может быть вода. Похоже, что может быть.
На холме деревья растут реже. Поднимемся на него сбоку. Может, так будет легче.
На вершине земляного кургана, вокруг которого лес расступился, будто уступая людям место для собраний
Он открыл один глаз и посмотрел между грязных носков своих ботинок вниз. Рассвет был красного цвета. Или ему мерещилось? Слева от него, на востоке, сквозь деревья пробивались лучи солнца. Он повернул голову и посмотрел единственным открытым глазом. Внизу, за разбросанными по каменистой почве деревьями белело огромное, уходящее в бесконечность пространство, где огромные черные стволы и ветви уже не мешали литься красному свету. Прищурившись здоровым глазом, он посмотрел на океан пространства, на алый свет позади деревьев. И задался вопросом, был ли это конец ужасного леса, начало ада, или он просто сошел с ума. Но это его мало волновало, потому что двигаться он больше не мог. У него не было больше сил ни на один шаг. В голове остался лишь туман и затихающие бессловесные мысли.
Но что за длинное существо стоит на фоне того пылающего ада? Высотой в три человеческих роста? И загораживает проход между двух исполинских деревьев на краю черного леса? Там ничего не было. Потому что когда он попытался вглядеться, нечеткое видение исчезло. Осталось лишь алое небо и деревья.
Хотя лай, раздавшийся неподалеку, не был плодом его воображения. Нет. Что-то подобное он слышал раньше. То ли собачий, то ли бычий кашель существа, после встречи с которым не выжил ни один забредший в лес чужак, был вполне реален. Так же реален, как острая кора, впившаяся ему в спину, и холодный ветер, обдувавший мокрое лицо.
Он вытянул перед своим обездвиженным телом руку, с зажатым в ней ножом. Направил на туманную границу леса с багровым заревом, пробивающимся сквозь ветви и кустарник.
Должно быть, он потерял сознание и перестал дышать, потому что внезапно очнулся от звука собственных судорожных вдохов. Интересно, не спал ли он все это время? Так что же вернуло его из бесконечного погружения в удушающую тьму? Чей-то голос. Он услышал чей-то голос.
Но ему уже было все равно, и он снова уронил голову. Упершись подбородком в грудь, закрыл здоровый глаз. Его рука все еще сжимала нож, но он не мог поднять ее на звук приближающегося голоса. Тот был уже так близко. Все звал. И звал. Нежно и мелодично, как влюбленные зовут друг друга. Но не успел голос приблизиться, как Люк провалился в теплую удушающую тьму.
Часть вторая
К ЮГУ ОТ РАЯ
46
Они близко.
Голоса.
Шаги.
Люди.
Бормотание на шведском или норвежском, за пределами поглотившего его теплого тяжелого мрака. Женщина, молодая. И… два мужчины, судя по более низкому тембру. Он чувствовал рядом их присутствие. Судя по голосам, люди собрались возле его ног.
Он куда-то ложился. Онемевшие конечности и спина опустились на мягкую поверхность. Кожу плеч и ягодиц словно обожгло, когда они коснулись… постели.
На голову намотана какая-то тряпка. Он чувствовал ее прикосновение, давление, размер. Она закрывала ему глаза и весь череп, словно большая шляпа.
Когда он попытался открыть глаза, веки встретили сопротивление. Будто склеились. Одно веко было рассечено, зрачок пронзила белая вспышка боли. Он снова закрыл глаз. Если он двинет головой, будет больно. Возможно, очень, и боль никуда не уйдет. Он знал это заранее.
Раскрыв рот, он попытался что-то сказать, но в пересохшем горле не нашлось слов. Свистящий шелест, как от длинных тяжелых юбок, скользящих по деревянному полу, возник из тьмы и затих рядом с ним. А потом маленькая сухая рука коснулась щеки, словно успокаивая и предлагая не двигаться. Старческий голос что-то прошамкал.