Рижский редут
Шрифт:
– У меня есть способ, как безопасно меняться записками, – сказал я. – На перекрестке Известковой и Большой Королевской стоит будка. Будочник – мой старый приятель, Иван Перфильевич, бывший моряк. Он уже однажды не выдал меня полиции. Он заступает на вахту не каждый день, у него есть товарищ по ремеслу. Но коли подстеречь его и передать записку для Морозова, он ее сбережет и отдаст мне. Равным образом и сообщение для вас… как прикажете представить вас Ивану Перфильевичу?
Она улыбнулась, моя хитрость имела двойной прицел, и незнакомка это оценила.
– Я в крещении получила имя Ксения. Но… впрочем, об этом расскажу когда-нибудь потом… Оставляйте записку для Ксении! Прощайте, господа!
– Стойте! У меня еще вопрос! Скажите, мадмуазель, не доводилось ли вам слушать ночью «Марсельезу», которую поет неведомо кто, с неизвестной целью, и место, откуда она доносится, тоже определить невозможно? – спросил Бессмертный.
– Доводилось, – удивленно произнесла она. – Я думала, мерещится. Звуки шли словно бы из-под земли и вскоре прекратились.
– Вы ничего более об этих певцах не знаете?
– Ничего… – тут она резко повернулась, толкнула Бессмертного к стене и сама прижалась рядом с ним.
Почти одновременно грянули два выстрела – из темноты и в темноту.
– Бегите! – воскликнула незнакомка с дымящимся пистолетом в руке, обращаясь к матросам. – Бегите же! Я задержу их!
– Видите, Морозов, я был прав. Почему? Потому что мы пришли вовремя! Да уберитесь же в тень!
Я, несколько ошалев, стоял в пятне света от фонаря и представлял собой превосходную мишень. Тот, кто стрелял со стороны Пороховой башни, видимо, перезаряжал пистолет, иначе объяснить то, что я остался в живых, невозможно.
Дальнейший наш разговор в точности передать не могу, мы говорили все разом, при этом мадемуазель целилась из второго пистолета, а куда – непонятно.
Незнакомка заявляла, что люди, стрелявшие из мрака, метили в Эмилию. Я утверждал, что все мы стояли чересчур близко – мало надежды попасть в удаляющуюся фигуру на селерифере, слившуюся с двумя другими фигурами. Бессмертный требовал, чтобы она шла с нами в Цитадель, благо идти недалеко, и пробыла там хотя бы до утра.
А меж тем у Пороховой башни раздались крики «стой!». Это прибежал патруль и пытался таким образом изловить незримого стрелка.
– Я вернусь к себе, – сказала незнакомка, – заряжу пистолеты и буду ждать. Это все, что я могу сделать… не может быть, чтобы она не вернулась…
– Закройте дверь на засов, – посоветовал Бессмертный.
– Как будто я сама не догадалась бы!
Она побежала назад и быстрее ласточки скользнула в дверь.
Я поразился ее отваге, ведь она бежала в ту сторону, откуда стреляли. И тихо ужаснулся Артамонову будущему: сомнительная радость иметь супругу, которая палит из пистолета, как казак, и сама не боится пуль.
– За мной! – приказал Бессмертный.
Мы пробежали вдоль стены и свернули в Большую Броварную вслед за сообразительными матросами.
– А я все же был прав, нам следовало взять пистолеты, – первым делом объявил я.
Он хмыкнул. Наконец-то мне удалось его хоть как-то уесть. Оставалось еще доказать, что в человеке может течь ровно одна треть гишпанской крови.
Мы пошли вслед за матросами, то и дело озираясь.
– А что, Морозов, может ли быть, что Ксения – ее настоящее имя? – вдруг спросил Бессмертный.
– Сомневаюсь, – отвечал я. – С одной стороны, она все еще осторожничает…
– И это разумно с точки зрения стратегии. Пусть противник думает о тебе не то, что есть на самом деле.
– С другой стороны… – тут я сам хмыкнул не хуже Бессмертного.
Она ведь назвала свое имя не только ради записок, оставляемых у будочника. Это имя я должен был сообщить Артамону. Так зачем же тут ложь? Ведь монограммы на платочках и кофточках из батиста никак не соответствовали имени Ксения.
Но при входе в Яковлевский храм она крестилась по-православному. И по-русски говорила как прирожденная русачка. Я подумал, что она каким-то образом была лишена крещения во младенчестве, а совершили над ней таинство сравнительно недавно, отчего она еще и не привыкла употреблять свое крещальное имя.
Можно было только пожалеть Артамона, которого угораздило влюбиться в такую загадочную особу. Я всю жизнь полагал, что женщина, попав в опасность, должна искать спасения за спиной мужчины. С нашей незнакомкой все вышло наоборот – она сама защитила четверых взрослых и состоящих на военной службе мужчин. Казалось бы, диво дивное, однако и Натали ведь не побоялась нажать на спуск пистолета. Очевидно, мы в силу воспитания многого в женщинах не понимали.
Мы закоулками вышли к Замковой площади и прибыли к тому из мостиков через ров, что у гауптвахты. Бессмертный достал бумагу, на сей раз настоящую, предъявил ее часовым, и Эмилию ввезли в Цитадель.
– Идем, Морозов, там найдется где переночевать, – сказал Бессмертный. – Иначе как раз попадетесь в лапы патрулю. И обратите внимание, насколько селерифер оказался удобнее носилок. Неизвестно, удалось бы нашим матросам с носилками так скоро добраться до Цитадели.
Тут мне в голову закралась странная мысль: что, если сержант пришел нам на выручку, когда полиция арестовала двухколесного урода, лишь с целью присвоить Сурково сокровище? Он, сержант, ведь превеликий знаток всякой математики – статочно, и механика входит в число его фавориток.
Бессмертный со своими причудами все еще оставался для меня загадкой. Я вздохнул с облегчением, узнав, что он знаком с Розеном и, возможно, исполняет некоторые его поручения. Но то, как сержант взялся за нас троих, объяснив нам, какие мы бестолковые болваны, напрочь лишенные логики и сообразительности, мне все же казалось странным.
Если вдуматься, все было справедливо: я задал задачку ему, а он задал задачку мне.
Глава двадцать третья