Рижский редут
Шрифт:
Повторяю, военная полиция являлась для нас до поры заведением загадочным. Можно было предполагать, что во время войны ее полномочия очень велики. А рижские бюргеры и айнвонеры отличались благоразумием – они могли ссориться и мириться между собой сколь угодно, могли вчинять друг другу самые несуразные иски (один иск о каменных котах, размещенных на фасаде дома так, что их задние части под задранными хвостами обращены оказались к соседским окнам, чего стоил!), могли даже посылать гонцов в столицу, чтобы при дворе защитить свои интересы, но обыденный порядок они почитали свято, споры с полицией случались редко. А тут еще и война, и полиция не простая, а военная!
Нас впустили. Я старался держаться в тени, но с достоинством. Бессмертный предъявил бумагу, извлеченную из конверта с печатью, и тут же все это спрятал обратно. Хозяин, булочник Бергер, меня не признал и с поклонами проводил нас к лестнице. После чего он заперся с семейством в своих комнатах, чтобы ничего не видеть, не слышать, не знать и не понимать.
– Сдается, вы и впрямь на службе в военной полиции, – сказал я, поднимаясь вслед за ним.
– Вы про бумагу? Помилуйте! Я запасся конвертом в канцелярии, а бумага – приказ, касающийся правильного обхождения с боеприпасами. Вся сила этой бумаги в том, что она написана по-русски весьма скверным почерком. Если бы я мог раздобыть настоящую китайскую грамоту, я бы предъявил ее этому господину и результат был бы не хуже. Главное, сохранять спокойствие и говорить резким, отрывистым голосом. На обывателей действует прямо изумительно.
У дверей мы остановились. Еще с улицы я видел, что в окошках горит тусклый свет. Кто-то в комнате, значит, обретался. Статочно, мусью Луи.
– Вы вооружены? – спросил я.
– Нет, зачем?
– Но мусью Луи…
– Напрасно я толковал вам о стратегии. Наилучшая победа та, ради которой не пролилась кровь, вторая за ней по качеству – когда умеешь достаточно убедительно показать противнику свое превосходство в военной силе. Поверьте, ваш мусью Луи будет более впечатлен, если мы явимся к нему за Эмилией без всякого оружия.
Я не поверил.
Нож, который потеряла незнакомка в Яковлевском храме, находился при мне. И если раньше я еще сомневался в том, что смогу пустить в ход оружие не в состоянии паники, как той ночью, когда ранил Яшку Ларионова, а сознательно, то теперь я в этом был уверен. Потому что я защищал не только свою жизнь, но и жизнь Бессмертного, а, статочно, и Отечество…
Сержант постучал. Непременное в приличном дома «антре!» было ему ответом. Он толкнул дверь, вошел и оказался под прицелом. В грудь ему глядело пистолетное дуло. А целилась наша прелестная незнакомка.
– Добрый вечер, – сказал Бессмертный по-французски. – Вам не надо меня бояться. Я не причиню вам зла. Я безоружен.
Он говорил с забавным акцентом и так спокойно, как если бы они вдвоем, сидя в гостиной, обсуждали чьи-то светские успехи и неудачи.
– Кто вы такой? – по-русски спросила она.
– Мое имя вам ничего не скажет. Но я так же, как и вы, опасаюсь появления в этом доме человека лет сорока пяти на вид, моего роста, черноволосого с густой проседью, с крупным лицом и густыми бровями, который, скорее всего, живет в Петербуржском форштадте под чужим именем.
Он описал того самого господина, которого пыталась убить незнакомка, того, кто чуть не погубил меня в Сорочьей корчме. Я молчал, чтобы не сказать нечаянную глупость.
– Вы знаете этого человека? – в голосе незнакомки была немалая тревога.
– Мне, к сожалению, известны лишь его приметы. Есть основания полагать, что его зовут Арман Лелуар. Но сдается, что именно его вы ждете на ночь глядя, зарядив все пистолеты и не желая избегнуть этой встречи.
– Я не могу, – сказала она. – Я должна… если я уйду… я не имею права…
Впервые я видел ее растерянной.
– Если бы он появился тут сейчас и вы застрелили его, вам бы пришлось скрыться немедленно, пока хозяева не подняли шум и не появился патруль.
– Да, я знаю. Но уйти я бы все равно не могла. Даже если меня обвинят в убийстве ни в чем не повинного человека.
– Я так и думал. Вы охраняете раненую женщину. И дело не только в ее драгоценном существовании. Эта женщина – свидетельница, которая может опознать и своего убийцу, и сообщников его… я прав?..
– Да, и я говорила то же самое… а теперь…
– А теперь ее нет, хотя она давно должна была появиться. И вы сидите тут более суток, ожидая ее и все более беспокоясь…
Я был озадачен. Только что «она» была Эмилия, но Эмилия лежала в углу. Однако незнакомка явно поняла, о ком речь.
– Вам что-то известно про нее? – пылко вскричала девица.
– Боюсь, сведения мои неутешительны. Если я правильно оценил обстоятельства, она напала на вашего врага, чтобы спасти жизнь вот этому господину. Морозов, покажитесь.
Я вышел на свет. Незнакомка пригляделась и узнала меня.
– Что все это означает? – спросила она. – Что за маскарад? Кто вы?
– Мы – те, кто идет по следу вашего врага, – отвечал Бессмертный. – Мне нечем доказать это. Мы добрались уже до Сорочьей корчмы, хозяйка которой покровительствовала нашему общему врагу, но была убита, и теперь уже правды не скажет. Я полагаю, что смерть эта была случайной – пуля предназначалась тому господину, а стрелять она стала, чтобы спасти Морозова.
– Да, он ей понравился, она рассказывала мне, что он еще сущее дитя… Читает стихи, толкует о балладах…
– Это «дитя» в одиночку почти выследило шайку вражеских лазутчиков, – вступился за меня Бессмертный.
Сам же я ощутил, как щеки мои залились жаром.
– Простите, Христа ради! – воскликнула, обращаясь ко мне, незнакомка. – Так кто же вы?
– Мы – российские офицеры, которые совершенно случайно вышли на след польских шпионов Бонапарта. И мы сами идем по следу. Почему? Потому, что не знаем, как глубоко проникла измена. Меня вы видите впервые, но в Морозове, я полагаю, не сомневаетесь?