Рижский редут

Трускиновская Далия Мейеровна

К завершению этой беседы я охрип.

– Ну, что, Бессмертный, довольно я дал вам задачек? – спросил я, когда более рассказывать стало нечего.

– Разумеется. Задачка первая: кто на самом деле был любовником Катринхен. Задачка вторая: за что убили вашу Анхен…

– Но…

– Знаю, знаю, сейчас вы назовете мне мусью Луи. Но предположим, что никакого мусью Луи просто нет в природе. Что иное могло бы погубить обеих девушек? Вспомните, Анхен очень много знала о своей родственнице. Задачка третья: знал ли Штейнфельд заранее, что в кармане вашего теплого сюртука лежат драгоценности госпожи Филимоновой? Задачка четвертая: кто заставил Якова Ларионова преподнести полиции ложные показания? О Боже, да я просто в рай попал! Столько задач – и одна другой занятнее!

Он действительно радовался – нашлось применение его способностям.

– Скажите, Бессмертный, а можно ли что-то предпринять, не дожидаясь, пока вы умозрительно решите все эти задачки? – спросил я и насторожился.

Что-то скреблось поблизости и даже сопело.

– Разумеется, Морозов. И я рассчитываю на вашу помощь… – тут и он замолчал, прислушиваясь.

– Что это? – шепотом спросил я.

Он положил мне руку на плечо, призывая к молчанию. И, бесшумно встав, продвинулся вдоль скамейки, чтобы заглянуть за мощный ствол дуба. Я двинулся следом и, когда он остановился, выглянул из-за его плеча.

В двух шагах от нас на белой скамейке громоздилась какая-то темная огромная масса. Раздавалось поскрипывание, и я не сразу сообразил, что может производить подобные звуки.

– Вихрев, вы, что ли? – спросил Бессмертный.

Это действительно был Артамон. Он подпрыгнул сидя, вскочил, попятился, и тогда лишь я уразумел его замысел.

– Ты бы хоть утра дождался! – сказал я громко. – Не дай бог, порежешься и прольешь кровь не в сражении, а от безделья!

Артамон развернулся и молча пошел прочь. Поведение его наводило на мысль о сомнамбулизме, и я не удивился бы, узнав, что дядюшка, обуреваемый любовью, принялся бродить во сне и делать дурачества.

– Какая кровь? – полюбопытствовал Бессмертный.

– Он вырезал на коре монограмму своей прелестницы, – ухмыльнулся я.

– В потемках?..

Я развел руками.

– Спаси и сохрани… – пробормотал сержант.

Очевидно, он никогда не бывал во власти любовного безумия и крепко побаивался этой беды, хотя в его годы она, кажется, и не встречается. Я же невольно вспомнил раннюю юность и латинскую букву «N», которой украсил немало растительности, даже в Летнем саду. Я не удивился бы, узнав, что летом двенадцатого года полиция всерьез искала злодея, пометившего деревья общеизвестным инициалом Наполеона Бонапарта.

Мысль о монограммах на древесной коре потащила за собой, разумеется, мысль о Натали – о бедной Натали, беспомощной и впавшей в отчаяние.

– Бессмертный, что можно сделать, чтобы поскорее убрать из Риги госпожу Филимонову? – спросил я. – Ведь если враги мои меня выследили, то и ей угрожает опасность.

– И немалая, – согласился он, – только не вы один тому виной. Я подумаю, что тут можно сделать, а вы, коли уж не желаете сидеть и ждать у моря погоды, слушайте меня внимательно.

Он уселся на скамейку, я сел рядом, мы повернулись друг к другу.

– Итак, что я должен сделать для облегчения вашего труда и решения задачек?

– Самое занятное, что вы бы и сами могли решить некоторые из них, если бы не теряли рассудка от одного слова «репутация» и больше значения придавали мелочам, – отвечал он. – Вы их уже столько накопили, что они складываются в презанятную картину.

– Я пока не вижу этой картины.

– Сейчас увидите. Скажите, Морозов, вы не пытались свести вместе все эти мелочи – голубей в клетке на чердаке, узел с вещами, которые не могут находиться вместе, «Марсельезу», что звучит неведомо откуда, тайную грамоту, зашитую в шапку, и польку пани Барбару, в корчме у которой творятся странные дела? – спросил Бессмертный.

– Картина, в которой соседствуют голуби, маскарад в узле, тайная грамота в шапке?.. – переспросил я, и тут меня осенило с такой силой, что я воскликнул: – Черт возьми!

– Меньше бы вы беспокоились о любовных подвигах своего мусью Луи и страданиях мадам Филимоновой, – ехидно заметил сержант. – Морозов, вы же умный человек. А умный человек должен уметь становиться выше своих неприятностей, временно отрекаться от них. И если упростить уравнение, если изъять из этой истории вас с вашими горестями, то что останется? Останется некий человек, или же некие люди, что ходят по Риге переодетыми, не гнушаясь принимать даже дамский облик, носят важные бумаги зашитыми в шапки и имеют с кем-то сношения, используя почтовых голубей. Как прикажете называть таких господ?

– Такие господа называются вражескими лазутчиками, Бессмертный, – уверенно отвечал я. – Или же шпионы. Но коли так – нужно срочно обращаться к господину Шешукову! Нужно искать, кто бы мог в Рижском замке…

– Решительно незачем, – возразил он. – Потому что мы не знаем, кто поставляет сведения господам лазутчикам.

И своей патриотической горячностью мы можем наделать немало бед.

Это «мы» напомнило мне вдруг речи няньки моей Федорушки, лепетавшей, поднося к моим младенческим устам ложку с кашкой: «А вот мы кашки поедим, а потом пряничка пожуем! А матушка нас за это в лобик поцелует!»

– Вы полагаете, они – в порту, в канцелярии, в таможне? – спросил я. – И мы их спугнем?

– Отчего бы нет? Они – там, где могут получать важные для неприятеля сведения. А что важнее, чем отправка отряда Левиз-оф-Менара на вражеский берег или время рейда канонерских лодок к Шлоку или к Икскюлю?

– Так вот почему вы беспокоились, не обыскал ли убийца Анхен мою комнату в поисках бумаг, данных мне для перевода!

– Я знал, Морозов, что в вас непременно проснется сообразительность, – заметил сержант. – Мне и тогда эта мысль пришла в голову, но вы старательно утаивали те обстоятельства, которые нужны ей были для развития. А теперь, когда вы поняли, что может скрываться за странными событиями вашей жизни, я, пожалуй, пойду вздремну. В правом крыле усадьбы есть комнаты прислуги, одну я реквизировал и даже держу в ней кое-какое свое имущество. Там и для вас место найдется.

– Вы вздремнете, а я?..

– Вот именно, Морозов, это я и имел в виду – чтобы вы в тишине и благости еще раз припомнили всю эту историю, глядя на нее уже с другой точки зрения, – сказал Бессмертный. – И, статочно, отыщутся в памяти важные подробности, коим вы до сих пор не придавали значения.

Он полагал, видимо, что я до рассвета стану маяться, сличая одни воспоминания с другими. Но я, будучи отведен в комнату, где стояла кровать, просто-напросто разулся, повалился на нее и заснул. Всю ночь мне мерещились ужасы и кошмары, а утром я был разбужен солнечным лучом и долго не мог понять, куда это меня занесло.