Рижский редут
Шрифт:
Я вкратце поведал, как увидел француза, караулящего вход в театр из Малярной улицы, и как я бросился на шум, когда Сурку и Артамону удалось выбраться из театра.
– Вам ничто не показалось странным, когда вы в первый раз, в самый первый, увидели француза, стоящего в карауле? – вдруг спросил Бессмертный.
– Показалось! – выпалил я. – Он выскочил из театра куда быстрее, чем Вихрев и Сурков, которые неслись за ним по пятам, и даже не попытался где-то скрыться. Просто стоял посреди улицы, ближе к углу. Даже если он ждал Эмилию, которая должна выйти следом, все равно как-то странно.
– А во что он был одет?
– Да как обычно по ночам – в свой длинный гаррик. Это удобно, если таскаешь с собой пистолеты.
– А для чего бы ему ждать Эмилию?
– На следующий день обнаружилось, что она пропала вместе с вещами. Видимо, он подговаривал ее бежать.
– То есть она из театра, по которому носятся обезумевшие постояльцы, два бравых моряка, и ее ненаглядный любовник, вернулась домой, собрала вещи и, опять же через театр, убежала?
– Выходит, что так.
– А дома меж тем поднялась суета, зажгли свет. И, я полагаю, не сразу угомонились.
– Видимо, так.
– То есть мусью Луи простоял на улице довольно долго, рискуя еще раз встретиться с вами, Морозов, и с вашими друзьями. Он же не мог знать ваших планов и намерений, а чтобы встретить беглую фрейлен, ему нужно было стоять в одном определенном месте. Логично?
– Логично! – едва ли не хором согласились мы.
Кощей Бессмертный, он же Канонирская Чума, он же сержант Гореслав Карачунович, смотрел на нас строго, не меняясь в лице, и только я один, может, разглядел в его глубоко сидящих глазах злоехидную усмешку.
– А теперь все то же самое – сначала и внятно, господа, – сказал он. – С той минуты, когда вы услышали, что внизу воркуют два преступных голубка. Итак, вы поочередно свалились на мусью Луи из окошка. Как вышло, что вы, Сурков, не схватили его в охапку?
– Я угодил промеж его и немки. Схватил было немку, а он дернул ее за руку…
– …и вырвал из ваших объятий. Почему? Потому, что обнимать слабый пол еще не выучились.
Артамон фыркнул, Сурок зашипел от ярости, но как-то сдержался.
– Господин Бессмертный, это к делу не относится, – отрубил я.
– Еще как относится. Если бы Сурков действовал по старому морскому закону «хватать и не пущать», то девица могла быть допрошена сразу же, по горячим следам, и поведала много любопытного. Теперь же, статочно, она уплыла вниз по Двине и движется в направлении Швеции, причем не получая от этой увеселительной прогулки никакого наслаждения.
– Да нет, нам прекрасно известно, где она! – вскричал Артамон. – Мусью Луи привел ее, раненую, в комнату, где жил с Натали… ох, я не то имел в виду… Она и теперь там лежит перевязанная! И одурманенная какой-то настойкой!
– Вы уверены, что она еще там? – быстро спросил Бессмертный.
– Да, уверены! – так же быстро отвечал Сурок. – Мы только не можем понять, как она оказалась ранена.
– Что за рана?
– В левое плечо. Или ниже, мы видели только то, что плечо перевязано. Видимо, француз и кроме нас имеет врагов – на эту парочку напали, немку ранили, а он увернулся.
– Допустим, – пробормотал Бессмертный. – Но вернемся к вашему прыжку во двор. Итак, вы упустили девицу, и она, увлекаемая французским мазуриком, исчезла за сараем. Вы в этом уверены?
Сурок задумался.
– Славный вопросец… – пробормотал он. – Сейчас я и сам не уверен, что француз проволок ее за руку через весь театр.
– Могло ли быть так, что она прижалась в углу, а вы бодро проскочили мимо, не сообразив, что топот производят всего две ноги, а не четыре?
– Не топот, а грохот, господин Бессмертный, – поправил Артамон. – Я ведь выскочил из окна следом за Сурковым и ворвался в театр разом с ним. И я дважды ухватил треклятого француза!
– И он дважды вывернулся?
– Сам не ведаю, как это произошло.
– Вы за что его хватали?
С дядюшки моего сталось бы ответить с моряцкой лаконичной пикантностью, но он сдержался.
– Вы хватали его за плечо, я полагаю. И рука ваша не нашла, во что вцепиться?
– Я ж говорю – изворотлив, скотина французская, как угорь!
– Благодарю вас, Вихрев. Теперь повторите еще раз вашу историю, Морозов, – почти любезно предложил мне Бессмертный.
Я рассказал, как вышел из дому и увидел мусью Луи в глубине Малярной улицы. Затем поведал и о том, как пытался задать ему вопрос, а он сбежал. И, наконец, вспомнил свои сомнения – как ему удалось столь быстро и бесшумно выскочить из театра и кого он ждал в темноте?
– Сомнительно, чтобы Эмилию, – завершил я. – Ей бы следовало как можно скорее вернуться домой, чтобы присутствовать при поднявшейся суматохе с невинным и заспанным видом. Ведь вещи ее вряд ли были собраны, чтобы подхватить узлы и убежать, так что ей пришлось притворяться до последней минуты. А когда наступит эта минута – француз знать не мог.
– Совершенно верно, Морозов. А теперь делаем вывод. Вы, Сурков, и вы, Вихрев, гонялись впотьмах отнюдь не за французом. Француз был в расстегнутом гаррике с многоярусным воротником. Почему расстегнутом? Потому что лето и гаррик надет с целью спрятать фигуру, не более. Если бы вам, Вихрев, подвернулось под руку плечо, на котором трепыхаются три или четыре слоя плотной материи, вы бы уж в этот гаррик вцепились мертвой хваткой. И он остался бы у вас в руках.
Артамон уставился на свои здоровенные, совершенно не аристократические ручищи, словно спрашивая: как же так?!
– Вывод! С Эмилией любезничал отнюдь не ваш француз. И тут у нас две возможности. Либо с немкой ночью встретился, пройдя через театр, сообщник француза, а тот ждал его в темном переулке, либо француз тут вовсе не при чем…
– Как это не при чем?! – завопили мы нестройным, но вдохновенным хором.
– Вернемся к тому вечеру, когда неизвестный злоумышленник зарезал Анхен. Морозов, расскажите по порядку.