Рижский редут
Шрифт:
– Однако ж… – сказал удивленный Сурок. – Бессмертный, Морозов прав – коли так, все действительно очень запуталось. Мы можем приютить его здесь, на Даленхольме, но дама… Морозка, ты уж прости, я назову ее имя – и дальше нам будет гораздо легче. Это госпожа Филимонова, бывшая в девичестве невестой… Александр, она точно была твоей невестой?
– Мы мечтали об этом, – отвечал я, глядя себе под ноги.
– Ее отдали замуж за господина Филимонова, человека богатого и достойного, но старше нее… что для такой сумасбродной особы было необходимо! – пылко заключил Сурок. – Сам я ранее сорока пяти лет жениться не собираюсь и не понимаю тех, кто смолоду впрягается в ярмо и берет на себя ответственность перед Богом за юную дуру со всеми ее амбициями и затеями! Все равно что ставить неопытное дитя к штурвалу фрегата в бурю!
Это был неприкрытый намек, весьма злобный, и я вздохнул – жениться я не собирался, но Натали теперь могла просто вынудить меня совершить это, ибо иначе ее репутация погибла бы безвозвратно.
– Я также, – сказал Бессмертный. – И то еще, полагаю, было бы слишком рано.
Слышать это из уст человека, который держал в трепете едва ли не всю моллеровскую флотилию, было очень странно. Однако Бессмертный за свои слова отвечал, и я ужаснулся при мысли, каким мог быть мой брак с Натали.
– Госпожа Филимонова примчалась к нашему другу и родственнику, очевидно, от обиды на своего законного супруга. Она помышляла о разводе и новом браке. Но это дело деликатное, и если бы в свете узнали о ее побеге, как вы понимаете, это сильно осложнило бы ее положение, – продолжал Сурок.
– Да уж понимаю, – согласился Бессмертный. – Очевидно, это главная часть вашей тайны, господа. Вы мне ее изложили, я в ужас не пришел и проповедей о супружеской верности читать не стал. Двигаемся далее.
– Я хочу добавить, – вмешался я. – Мои отношения с госпожой Филимоновой не переступили за грань… за известную грань… совесть моя чиста!..
– Ну и дурак, – сказал на это Сурок. – А может, не дурак… В общем, Натали может спокойно клясться мужу в своей непорочности, и это в ее положении единственное утешение. Она осталась в чужом городе во время войны и не может вернуться в столицу…
Тут Сурок несколько смутился.
– Что, есть еще одна страшная тайна? – спросил Бессмертный.
– Хуже, чем тайна. Она дала свои драгоценности Морозову, чтобы он обратил их в деньги, а у него эти драгоценности украли.
– Не просто украли – отняли при содействии доблестной рижской полиции, и меня же еще обвинили в том, что я их похитил у моего соседа, ювелира, – добавил я. – Вот теперь, Бессмертный, вы знаете, каково мое положение. Меня обвиняют в двух убийствах, возможно, в третьем, в краже драгоценностей и в чем-то еще, мне неведомом, но за это меня хотят убить.
– Я догадывался, что вы впутались в очень скверную историю, – отвечал сержант. – Но я и не подозревал, что все так скверно. Ну что ж, будем выпутываться сообща. Морозов, расскажите, с чего все началось.
– Я думал, что началось с убийства любовницы моей, свояченицы ювелира, Анны Либман, но, очевидно, на самом деле – с убийства его племянницы, Катрины Бюлов. Но я вам уже рассказывал, как ее тело нашли под крышей амбара Голубя, и вы уже предположили, что заколол ее любовник, Яков Ларионов, либо же это сделал для Якова человек по имени Мартын Кучин. По вашему совету, Бессмертный, я искал Ларионова и пытался узнать правду о Кучине в Сорочьей корчме, где меня чуть не зарезали. Но… но сейчас придется объяснить, кто жаждал меня отправить на тот свет… простите, но тут все действительно страшно запуталось, и репутация госпожи Филимоновой…
– Как, разве вы не все про эту репутацию рассказали? – удивился сержант.
Я только сокрушенно махнул рукой.
– Если бы только побег к жениху! Натали, изволите ли видеть, моя родня и дура! – объявил Сурок. – Ее научили вышивать, одеваться к лицу, разбираться в лентах и кружевах, она прекрасно танцует, читает альманахи и помнит наизусть дюжину стихотворений. У нас считается, что именно так следует готовить девиц к браку и семейной жизни! Но она беспредельно доверчива и витает в облаках. Господин Филимонов приставил к ней компаньонку-француженку. Нашел он это сокровище в модной лавке. Еще с тех времен, когда мы не разругались с Бонапартом, обе столицы полны всякого французского сброда, куда ни плюнь – попадешь в парижского аристократа, за которым гонится гильотина! Так вот, вообразите, Бессмертный, компаньонка эта – переодетый мужчина!
Вот тут я впервые в жизни увидел на лице Бессмертного растерянность.
– То есть как? – спросил изумленный сержант.
– Французский мошенник, очевидно, скрывавшийся от правосудия, не нашел ничего лучше, как напялить модное дамское платье, напихав куда положено тряпок, и нацепить шляпку, как теперь носят, наподобие трубы, так что под нее не просто заглянуть! А поскольку теперь корсетов не носят, а носят платья-дудочки, да еще с закрытой грудью, то он превосходно скрыл свою мужскую фигуру.
– Неужто Филимонов?.. – сержант даже не смог продолжить, так он был удивлен слепотой взрослого мужчины, который должен строго следить за нравственностью своей юной супруги и не вводить в дом кого попало.
– А вот тут, Бессмертный, самая неприятная часть нашей истории, – сказал я. – Как вы понимаете, я с Филимоновым не знаком, что он за человек – понятия не имею. Я, вернувшись из плавания, даже не разу не побывал в Санкт-Петербурге. Знаю я об этом человеке только со слов его жены, а Натали называет мужа не иначе как чудовищем…
Тут Бессмертный громко расхохотался. Казалось, он три года был лишен этого удовольствия, и теперь весь скопившийся смех вырвался на свободу.
– Мой друг Морозов не сказал, кажется, ничего смешного! – воскликнул Артамон. – И если вам, сударь, угодно…
– Ничего мне не угодно! – перебил его Бессмертный, с трудом успокаиваясь. – Господи, знали бы вы, как я вам троим сейчас завидую! Вы – дети, право, дети! И в этом счастье ваше, ибо во многом знании – многие печали. Ну, разве можно составлять себе мнение о мужчине только со слов его возмущенной жены? Да, он отказался приобрести еще одного говорящего попугая или ехать с утренним визитом, или покупать еще одни серьги – так вот он уже и чудовище.