Рижский редут
Шрифт:
– Так вы точно не знаете? Мусью Луи, а прозвание его одному Богу ведомо, и вас опутал своими интригами и обманами? – спросил я.
– Да что за мусью Луи?
– Она притворяется, – вмешался по-русски Сурок.
Теперь речь незнакомки стала медленнее, и он уже мог понять нашу беседу.
– Нет, я правду говорю, я знать не знаю никакого мусью Луи, – ответила она также по-русски. – Вот как Бог свят!
И перекрестилась на православный лад.
– А он вас очень даже хорошо знает, – сказал Сурок. –
– Мой портрет? – незнакомка обвела нас троих взглядом, словно спрашивая: господа, это у вас такая шутка дурного тона? А если шутка – не пора ли ее кончать?
– Да, сударыня, – подтвердил я. – Более того, я сам извлек ваш портрет из этого медальона, что был мне отдан вместе с драгоценностями госпожи Филимоновой, и он теперь хранится в моих вещах.
– Вы – Морозов?
– Да, сударыня.
До сих пор лицо незнакомки было сердитым – брови сдвинуты, губы сжаты, – движения резки и стремительны. И вдруг совершенно неожиданная улыбка появилась на ее устах, и мы поняли, что ей никак не более двадцати лет, разве что злейший враг дал бы ей двадцать два года.
Она рассмеялась – и вдруг кинулась вон из комнаты. Быстрые ее ноги пронеслись вниз по темной лестнице, пока мы еще только дружно произносили «ах!»
Артамон опомнился первым и помчался следом. Грохот и треск оповестили нас, что он, статочно, проехался по ступеням на заду и сломал перила. Потом все стихло.
– Ах, свистать ее в сорок дудок на шканцах и на юте! – воскликнул Сурок. – Она обманула нас, и Артошке за ней не угнаться! Тихо…
Мы затаились. Такой шум должен был непременно разбудить хозяев, живущих во втором этаже. Но они если и проснулись, то, скорее всего, подумали «опять эта проклятая лестница» и продолжали спать далее. Они ведь не знали, что мы ухитрились открыть наружную дверь.
– Тут какое-то загадочное дело, – отвечал я. – Может, оно и к лучшему, что мы ее упустили. Посуди сам: ну, куда нам ее девать? Не на Даленхольм же!
Сурок вздохнул и пошел вытаскивать саквояж из-под кровати. Вдруг он застыл, потом повернулся ко мне и поманил пальцем. Я подошел.
В углу на полу, на расстеленных одеялах, лежала женщина. Она спала или же была без чувств. Я взял свечку со стола и осветил ее лицо.
– Сурок, это пропавшая Эмилия! Вот куда ее привел мусью Луи!
– Но что с ней? Мы подняли такой шум, что она обязана была проснуться!
Сурок опустился на одно колено и откинул край одеяла. Левое плечо Эмилии под просторной сорочкой было перетянуто бинтами.
Сурок взял ее за правую руку, легонько потряс, потом похлопал по щекам. Эмилия даже не шелохнулась.
– Опиумная настойка, – сказал я. – Избавляет от боли, но наводит беспробудный сон. Ее здесь лечат. Только хотел бы я знать, что с плечом.
– Не
– Нельзя ее оставлять одну… мало ли что…
– Когда мы уберемся, эта чертовка вернется. Скорее всего, она и ходит за больной – больше некому.
– Ты прав, Сурчище, – сказал я и подумал, что Господь нас бережет: еще неизвестно, что получилось бы, если бы мы застали тут мусью Луи.
Мы заглянули в саквояж, там действительно лежали предметы дамского туалета. Второй, побольше, нашелся в кладовке. Не мудрствуя лукаво, мы взяли оба и, прикрыв за собой дверь, наощупь спустились по лестнице.
Выйдя на улицу, мы с облегчением перевели дух – хоть одно дело сделано, хоть одна просьба бедной Натали исполнена.
– И где же этот Молиеров Дон Жуан? – спросил Сурок. – Куда его понесла нелегкая?
– Идем скорее, ради Бога, – попросил я. – Нам только недоставало напороться на патруль. Хороши мы будем, попав в полицию, – рижский огородник и казак в чекмене с чужого плеча, что волокут по ночной Риге саквояжи с дамскими тряпочками! Нарочно такой парочки не придумаешь! А при обыске у одного из них обнаружат золотой брегет, какой, если вы с Артошкой не врали, носят многие флотские.
Сурок фыркнул.
– Ничего, этот гуляка и сам найдет дорогу в погребок, – сказал он. – Тут ведь несложно – до того угла, где он тогда на свою красотку напоролся, потом налево и все прямо, прямо, так?
– Так. Только лучше бы его подождать. Хотел бы я знать, что означает этот лазарет…
– Да и я тоже. И где бродит по ночам наш мусью Луи…
– А знаешь ли что? Она ведь доподлинно никакого мусью Луи не знает! – убежденно произнес Сурок.
– Как не знает, если мы ее обнаружили в его жилище?
Сурок задумался.
– Тут какое-то недоразумение, и хотел бы я знать, отчего она рассмеялась. Человек, чующий опасность, так не смеется, – наконец сказал он. – Или…
– Или перед нами вторая мадмуазель Марс. Ты вспомни, ведь она была готова стрелять.
– Когда целилась в Артошку – уж точно. Эк его угораздило… Ну, пошли, благословясь…
Мы всю дорогу оглядывались – не нагоняет ли нас мой бешеный дядюшка. И он действительно появился. Мы, услышав скорые шаги, затаились за углом и тихонько его окликнули.
Он был в расстройстве чувств.
– Что, опять упустил? – спросил Сурок. – И слава Богу!
– Что ты понимаешь в женщинах… – буркнул Артамон.
– Понимаю то, что у тебя странный и извращенный вкус. Впервые вижу любовника, который в восторге от того, что в него тычут дулом.
– Какое дуло? – озадаченно спросил мой безумный дядюшка. После погони он был несколько не в себе.
– Пистолетное, орясина! – заорал Сурок. – Еще немного и получил бы ты свинцовую пилюлю в свое толстое брюхо!