Робинзонка
Шрифт:
Улица, куда заехала Блажена, вела к переезду железной дороги и была довольно шумной. Духонь злился на Блажену, злился потому, что боялся за нее, и еще, пожалуй, страшился ответственности.
Но, завернув за угол, он не увидел ни велосипеда, ни красного свитера Блажены. И вдруг его настиг звонок его собственного велосипеда с совершенно неожиданной стороны — он звенел у него за спиной. Оказывается, Блажена объехала вокруг и в этом соревновании на скорость догнала Духоня раньше, чем он думал.
Сердиться было недостойно мужчины. Духонь сделал вид, что Блажена не застигла
— Ну как, ты цела? — процедил он снисходительно, сквозь зубы.
— Как видишь, — отрезала Блажена, соскочила с велосипеда и отдала его хозяину, стараясь преодолеть возбуждение, овладевшее ею после такого отважного рейса.
— В другой раз застрахуй свою жизнь, — проговорил Духонь, все так же старательно скрывая свой гнев.
Ни один из них ни за что не дал бы волю своим чувствам. Во всем должна быть соблюдена внешняя форма, принятая среди юношей и девушек их возраста: никакого страха, никаких хныканий, абсолютное равноправие, товарищество, без какой-то там влюбленности!
Но сейчас она шла задумавшись. Ведь через минуту они пойдут по домам, вот они уже прощаются. Духонь подает ей руку. Что же она молчит?
Но Духонь опередил ее:
— Так когда мне зайти?
Блажена старательно выискивала способ заговорить о Маде. И наконец ей пришли на ум слова, менее всего подходящие:
— Когда Мадя тебя отпустит!
Она не успела их сказать, как ей сразу стало скверно и стыдно. Но признаться в этом Духоню? Никогда!
— Ну, это чисто по-женски, — заметил Духонь насмешливо.
Но хуже всего, что он был прав. Да, прав! И вот она стоит перед ним, не зная, как с честью выйти из этого положения, и видя лишь единственный выход — бегство!
А на лице Духоня одно выражение сменяется другим, словно лицо претерпевает какую-то химическую реакцию. Грусть расставания сменяется насмешливым высокомерием. Ярослав разжимает кулак: на ладони, словно бабочка, белеет сложенная записка. Он качает головой и тихо говорит:
— Жаль. Я хотел тебе дать прочесть свои стихи, а ты не хочешь. Так пусть летит! — И он сдувает бумажку с ладони.
Но Блажена стрелой кидается за бумажкой, спасая ее от ветра, хватает ее и кидается прочь от Ярослава.
На этот раз Ярослав не окликает ее и не бежит вдогонку. Он садится на велосипед и с независимым видом делает круги вокруг домов, мимо которых недавно мчалась эта сумасбродная Блажена.
12
Блажене не терпится узнать, что в записке, хотя, в общем, она не слишком любопытна. Впрочем, как-то она уже получала послание от Ярослава, но в тот раз, в лагере, он был просто «парнем из четвертого класса», как они говорили. Тогда она его почти не знала, как не знала многих из тех ребят, кто дергал ее за волосы или говорил ей всякие глупости.
Сейчас Духонь был уже «кто-то». Конкретный человек, со своим личным мнением, с определенным лицом, непрестанно меняющимся, со своей манерой речи, к которой она уже привыкла, и с поведением, доказывающим, что он явно по-дружески относится к Блажене. Он уже был для Блажены и близким, и далеким, и эти
Сегодня Духонь был для нее вполне реальным существом, отнюдь не неприятным, хотя и колючим. Она никогда не слышала от него слов, чтобы в них не присутствовала и насмешка, но так же вела себя и она.
Она боялась его откровенности и в то же время жаждала ее всем существом. Блажена в душе признавалась себе, что, будь Духонь слишком искренним и серьезным, он показался бы ей наивным и она не удержалась бы от насмешек. Почему так? Она не знала. Столько непонятного, затаенного, туманного скрывают отношения людей друг к другу! Человеку трудно полностью кому-то довериться. Приходится быть осторожным.
Поэтому Блажена все еще держала записку в руке, не торопясь в нее заглянуть и даже слегка радуясь тому, что еще ничего не знает и узнает, когда сама пожелает, — в этом скрывалась ее какая-то странная власть над Духонем. Она решает, прочитать или не прочитать записку.
Нет, Блажена не была любопытной, любопытны лишь люди без фантазии, не умеющие доставлять себе радость вымышленными образами. Если бы Блажена попала в заколдованный замок и ей запретили заглядывать в тринадцатую комнату, она обошлась бы и без нее. Блажена гораздо охотнее бы представила, какую красоту таит в себе эта запретная комната.
Полностью погруженная в эти мысли, Блажена незаметно подошла к дому, и внезапно «их» дом показался ей удивительно чужим. Словно лишь сейчас она увидела две ступеньки у входа, длинный темный коридор, освещенную мраморную лестницу со сверкающими прожилками в камне, пыльные перила, которые она столько раз видела, хотя только сейчас как следует разглядела их чугунные украшения в стиле Возрождения.
Ведь мы никогда не видим подлинного лица нашего дома, если просто выходим из него и входим в него. Нет, только когда мы вдруг появимся перед ним, сами претерпев внезапную внутреннюю перемену, только тогда мы увидим наш дом во всей его подлинной сущности, — изменился наш взгляд на мир, и мы видим то, что не замечали раньше.
Блажена удивилась и на какой-то миг усомнилась, туда ли она попала. Она кинулась к табличкам на двери — ну конечно, во втором этаже живет пан Мареш. Значит, это ее дом!
И, отпирая двери квартиры, она все еще не переставала улыбаться.
Отца дома не было. Ужин был приготовлен заранее, сейчас она только накроет на стол.
У нее еще есть время — целая вечность! Свет она не зажигала. В комнате царил ровный полумрак. Вечер приближался тихо, словно лесная фея. Все существо Блажены наполняла какая-то беспричинная радость.
В одну минуту Блажена разбила палатку и укрылась в ее полутьме. И тут ею снова овладела старая затаенная мечта.
Иметь велосипед! Свой собственный! Он был для Блажены тем же, чем челн для Робинзона. Впрочем, Робинзон мог выдолбить челн из кедра, и, хотя он трудился целых четыре месяца, не имея даже огня и выдалбливая дерево лишь долотом и молотком, все же он в конце концов имел просторное каноэ, способное выдержать и его и весь его груз.