Род
Шрифт:
«Вон они, мужчины! – подумала Гивера. – Все они одинаковые! А я – я так любила Картриха! Еще не видя и не зная его, любила всем сердцем! Как мечтала подарить ему счастье, как стремилась стать ему верной подругой и спутницей, как хотела стать ему хорошей женой! Я и была хорошей женой! Я была бы не худшей подругой и спутницей, но Картриху нужны были только друзья и спутники, среди них мне не было места. Что же до счастья? Почему-то, говоря о счастье, Картрих всегда подразумевал сына и чем дальше, тем с большим раздражением говорил о том, что она не хочет или не может дать ему счастье. Хотела, как еще хотела! И могла – тут он сильно заблуждался. Он сам во всем виноват! Во всем!»
«Нет, он был хорошим мужем, – подумала Гивера и, споткнувшись о слово «был», очнулась в действительности, прислушалась к звону мечей, расслышала громкий
«Лучше бы он оставлял меня одну! – воскликнула в сердцах Гивера и перенеслась мыслями в тот далекий день, пять или шесть лет назад, когда впервые ко двору короля Картриха явился рыцарь Мортдюк. – Все же пять, – решила Гивера, – потому что было это перед турниром в честь пятилетия нашей свадьбы. Пять и пять – вот как сложилось! Ах, как он был юн, как красив, как трогателен в своих, чуть великоватых ему доспехах! Сердца многих дам, особенно тех, что постарше, сразу открылись навстречу ему, их возбуждали, несомненно, материнские чувства, так невольно хотелось опекать, ласкать и защищать этого тонкого и слабого на вид юношу. Но уже на следующий день Мортдюк показал, что вполне способен сам постоять за себя, повергнув наземь на ристалище нескольких опытных рыцарей, нарочно вызывая на поединок тех, кто громче всех смеялся над ним. После этого восхищение им стало всеобщим. Я еще дольше всех держалась!» – с гордостью подумала Гивера.
Еще Гивера могла бы добавить, что очарованию Мортдюка немало способствовал ореол тайны, окружавший его происхождение. По рождению он был, несомненно, человек благородный, это чувствуется сразу, и имел соответствующее воспитание, возможно, даже слишком хорошее, ведь излишние знания вредят воину – укрепляя дух в бедствиях, они расслабляют его в беспощадности битвы. Но никто не знал, кто его отец, Мортдюк не спешил с объяснениями, излишне же любопытным быстро укоротил языки. О его матери Морене было известно больше, многие помнили ее, блиставшую при дворе молодого короля Картриха, помнили и ее поспешный отъезд. С молодыми дамами такое случалось нередко, они внезапно исчезали и столь же внезапно, через несколько месяцев, возвращались, еще более похорошевшие, и вновь предавались удовольствиям придворной жизни. Морена не вернулась.
Дальше были только слухи. Склонные к мистицизму и романтике дамы говорили о таинственном Сером рыцаре, навещавшем Морену в ее удаленном замке, о происходящих там странных церемониях, о злых чарах, о колдунах, оберегающих замок и воспитывающих единственного сына Морены, родившегося через полтора года после ее отъезда. Более приземленные мужчины на все эти разговоры лишь посмеивались, скашивали глаза на короля Картриха и прибавляли, что ночью все рыцари серы.
Точку зрения мужчин укрепляло и редкостное благоволение короля Картриха к молодому рыцарю. Он отметил его с первого дня, приблизил к себе, часто приглашал за свой стол, брал во все походы, давал ответственные задания, требовавшие ума, ловкости и храбрости, и так как тот с блеском выполнял их, то возносил его еще выше. Уже поговаривали о том, что король Картрих ввиду бесплодия королевы Гиверы может завещать державу Мортдюку. Разговоры эти усилились после того, как король Картрих, отправляясь на войну против Долиции, впервые не взял с собой Мортдюка, а назначил его блюстителем королевства на время своего отсутствия. Неожиданная беременность королевы спутала все расчеты.
«Нет, он не сын Картриха, – отмела все слухи Гивера, – у Картриха душа белая, как его доспехи, а у Мортдюка –
Гивера с омерзением посмотрела на перстень с крупным изумрудом, надетый на средний палец левой руки. На камне проступало изображение все того же стоящего на задних лапах зверя с разверзнутой пастью. Мортдюк подарил ей его сразу после отъезда короля Картриха. Того и след не успел остыть, а Мортдюк был уже у ее ног. Гивера в который раз твердо сказала, что между ними все кончено, и Мортдюк не взбеленился как обычно, а принял ее слова на удивление спокойно, тихо вздыхал, просил прощения, молил не держать на него зла, а напоследок сказал, что хочет сделать ей подарок, чтобы она иногда вспоминала о нем и его любви. Расслабленная и успокоенная, она позволила ему надеть перстень на руку. Она, конечно, не собиралась его носить, едва Мортдюк покинул комнату, как Гивера рванула перстень с пальца. Не тут-то было!
«Чего только не делала! – воскликнула про себя Гивера. – Как приросло! Вот уж память так память, днем перед глазами, ночью как будто жжется. А Мортдюк забыл все свои обещания и возобновил домогательства, и чем решительнее я гнала его прочь, тем упорнее он приступал вновь и вновь, а перстень жег все сильнее и сильнее. Просто безумие какое-то! Мортдюк вбил себе в голову, что я гоню его из-за Картриха, кричал, что уберет это единственное препятствие на пути нашего счастья! Из-за этого и поднял весь этот мятеж. Чем же все закончится? Одно ясно, им двоим на одной земле не жить. А как же я? Достанусь призом победителю?»
Гивера прислушалась, звон мечей стих, снизу не доносилось ни звука. «На этот раз отбился», – удовлетворенно кивнула она головой. Мысль о том, что Картрих мог пасть или хотя бы проиграть битву, даже не пришла ей в голову. Мгновения тишины и спокойствия были коротки, внутри живота возобновились требовательные удары, между ног стало мокро. Спохватившись, Гивера принялась раздирать свое платье и рубашки, отрывая большие лоскуты. «Как же я не догадалась захватить с собой сумку из кареты, ведь все было приготовлено!» – корила она себя. Она была на удивление спокойна, сил ей придавало пророчество, которое не сговариваясь и с точностью до слова давали прорицатели всех мастей и у нее дома, и в королевстве Картриха: у нее будет сын и этот сын будет великим королем. «Боги обо всем позаботятся, – убеждала себя Гивера, – не хуже лекарей и повивальных бабок».
Но тут ее пронзила резкая боль, изгнавшая все доводы разума вместе с разумом, всю веру вместе с душой, остались лишь боль и животный ужас. Гивера откинулась навзничь на подстилке из листьев и закричала. Этот крик мог бы, наверно, поднять из мертвых поверженного короля Картриха, но его никто не услышал, потому что его заглушил первый удар грома. А последний, самый громкий, совпал с первым криком новорожденного ребенка.
Гивера очнулась после короткого забытья. В просвет над орешником в пещеру заглядывало улыбающееся солнце. Гивера оглянулась. Рядом с ней, завернутый в обрывок рубашки, лежал ребенок. Гивера немного удивилась, она не помнила ничего из произошедшего, но вот ведь – все сделала, как положено, откуда что и взялось? «Мальчик мой!» – подумала она с умилением. Оказалось, что что-то она все же помнит. «Не волнуйся, – сказал Гивера, – сейчас за нами придут». Мальчик и не волновался, он тихо посапывал, отдыхая после первого в жизни усилия и привыкая к воздуху. Тихо.
«Почему так тихо?! – встрепенулась Гивера. – Где Картрих?!» «Король Картрих не придет», – прозвенела в ответ тишина. «А как же мальчик? Как же я? – лихорадочно спросила Гивера. – Ведь я…» Тут ей в голову пришла запоздалая мысль, что в пророчестве говорилось лишь о том, что ее сын будет великим королем, о ней же самой не было сказано ни слова, как будто и не будет ее. «Не будет…» – повторила она про себя. Гивера резко поднялась. «Пока есть время и силы, надо добраться до людей! – подумала она. – Ведь где-то здесь должны же быть люди! Картрих говорил!..» Взгляд ее вновь остановился на ребенке. Тот поежился. «Ему холодно!» – подумала Гивера и принялась судорожно кутать его в заготовленные тряпки.