Родина (Огни - Разбег - Родной дом)
Шрифт:
— Ах, дружочек мой, в душе людей, на два года отставших от советской жизни, надо отделить зернышко от шелухи. Есть люди, помешавшиеся на мысли о своих страданиях, о перенесенном ими страхе и ужасах, что, по их мнению, дает им право на какое-то особое отношение к ним. С кого-то, мол, спрашивайте, а меня пока что оставьте в покое, — я страдал, я мучился, мне даже с вас, счастливых, кое-что причитается!.. Вот и у Виталия тот же заскок, и это надо преодолеть в нем. Они — о страданиях, а мы — к созиданию таких людей должны притянуть. Нет противнее вида «страдальца», который требует «доплатить» ему по «счету» его слез! У меня уже был разговор с Виталием по этому поводу, но, признаюсь тебе, Сонечка, я одна не надеюсь переломить в нем, как и в других, эти настроения! Мы, горком партии, ждем помощи и надеемся на вас, на комсомольский коллектив. Понятно?
— Да, Павла Константиновна. Вот и с Надей что-то не ладится — ленится.
— А я думаю, что Надя просто девушка, которой надо помогать найти себя. Учти, Соня, что есть люди, которым надо многое, так сказать, «придать», чтобы помочь им повзрослеть скорее. Твоя сестра из их числа. Научись требовать с нее, соединяя строгость с терпением, с терпением и выдержкой, душа моя. Кстати, почему ты упорно держишь Надю в своей бригаде? Попробуй-ка, переведи Надежду в другую бригаду, в которой, к тому же, у девушки не будет ни одного знакомого человека. Опять же, как и в отношении Виталия, соедини человека с коллективом и вообще не стремись всюду и всех опекать, а, напротив, пробуждай у молодежи инициативу, смелость и выдержку, выдержку, мой друг! А выдержкой ты как раз обладаешь, я ведь знаю… мне Пластунов о твоей лесогорской бригаде много рассказывал!
— Неужели? — искренне удивилась Соня и благодарно подумала: «Как он все помнит… Добрый, хороший человек!»
— Ну как, полегче тебе стало? — с улыбкой спросила Павла Константиновна, когда беседа уже подходила к концу.
— О, еще бы! — горячо сказала Соня, глядя на свою бывшую учительницу большими, ясными глазами. — Я никогда не забуду, как вы помогли мне сегодня!
Павла Константиновна подвела Соню к окну и, слегка раздвинув темные занавеси, указала на высокие леса вокруг Дома специалистов:
— Ты этот дом восстанавливаешь, Соня?
— Да, этот. Мы любим говорить: «Вставай, наш город!»
— Вставайте, люди! — торжественно добавила Павла Константиновна. — Вставайте, люди!
Перевести Надю в другую бригаду не представляло никакого труда, — люди были всюду нужны.
Недели не прошло, как Соня почувствовала перемену в сестре. На работу Надя собиралась быстро и торопливо шагала по улице, не останавливаясь даже около афиш кино.
— За тобой не угонишься, Надюша! — пошутила Соня.
— У нас в бригаде строго… гм… строже, чем ты со мной была.
— Да ведь иначе и нельзя, сама видишь, Наденька. Надо восстановить нормальную советскую жизнь десятков тысяч людей… и как можно скорее, — ведь этого каждому хочется! Ты представляешь, что такое, например, час рабочего времени?!
— Час рабочего времени?.. Ну, час и есть час.
— Нет, Наденька! — усмехнулась Соня. — Час — это значит: ни одной пустой минутки! За час, например, мы закончим бетонирование большого гнезда для станка. За час на городской стройке мы выложим стену до оконных проемов. Ты запомнила, что ты сделала за час в твоей бригаде, например, вчера?
Надя начала вслух вспоминать, а потом произнесла, обратив к старшей сестре голубые изумленные глаза:
— А знаешь, Соня, об этом я еще никогда в жизни не думала!
Скоро у Нади вошло в привычку рассказывать старшей сестре, «что было в нашей бригаде» за день. Часто Надя советовалась с Соней по поводу разных случаев и затруднений в новой бригаде. Соня разъясняла и советовала, а сама думала:
«Павла Константиновна говорит, что таким натурам, как Надя, следует «придать» то и это. Но ведь и мне сколько «придали» на Урале!.. Сколько хороших людей помогали мне, делились своими знаниями и опытом! И я должна все данное мне и усвоенное мной передавать другим. «Сначала передай, а потом требуй», — говорит Павла Константиновна. Да, да, нужны терпение, выдержка, умение находить «зернышко» в каждом деле!»
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
ОБЫКНОВЕННЫЙ РАБОЧИЙ ДЕНЬ
Директор Кленовского завода Николай Петрович Назарьев сидел в своем «кабинете», говоря проще — в клетушке с одним окном. В одноэтажном бараке, разделенном перегородками, пока, до лучших времен, пребывала вся заводская «троица»: угловую клетушку занял Николай Петрович, среднюю — парторг Пластунов, третью — бюро комсомола, а самую просторную занял завком.
В «кабинете» Николая Петровича было холодно и тесно. Печурка дымила. В оконце хлестала метель. Накануне шел снег с ветром, и к ночи город уже погрузился в белую мглу бурана, который и утром не утих.
Оконце, доверху запорошенное снегом, скупо пропускало свет. Николай Петрович включил маленькую лампочку под самодельным абажуром из синей бумаги, закутался поплотнее в пальто и продолжал читать. Он обладал счастливой способностью работать в самой убогой обстановке так же сосредоточенно, как и в прекрасном, удобном кабинете.
Николай Петрович читал письмо, полученное с Урала, от директора Лесогорского завода Михаила Васильевича Пермякова. Во время эвакуации Кленовского завода в Лесогорск Николай Петрович был заместителем Пермякова. Пока старый Лесогорский завод и сорванный бурей войны с родной почвы молодой Кленовский завод, питомец сталинской пятилетки, «приживались» и срабатывались вместе, прояснялись и менялись к лучшему и взаимоотношения «коренного уральца» — старого директора Пермякова и его «пришлого» заместителя. Расстались они друзьями, глубоко уважающими и понимающими друг друга. Обо всем этом Николаю Петровичу было приятно вспоминать, и его длинное, худое лицо нет-нет да и хорошело от совсем молодой и довольной улыбки.
«Все ваши станки, перевезенные к нам на Урал два года назад, мы отправили обратно после самой дотошной экспертизы», — читал Николай Петрович, вновь узнавая четкий и убористый почерк лесогорского директора.
«Если же, паче чаяния, — а чего в долгой дороге не бывает! — случится порча или утеря какой-либо детали, пусть самой маленькой, немедленно телеграфируйте нам. Правда, у вас сейчас находятся и наш старейший кузнец Иван Степанович Лосев и наш главный «хирург машин» Артем Сбоев, — но и они тоже не боги: на Лесогорском-то заводе искать да фантазировать можно, не то что в разоренном месте. Теперь-то, в сорок третьем году, мы и на самолете сможем вам в Кленовск то-другое доставить, уж ежели зарез придет…»
— Обстоятельный старик! — ласково пробормотал Николай Петрович.
«Вопрос о реэвакуации оборудования Кленовского завода обсуждался у нас на особом совещании. Лесогорские стахановцы, кроме того, решили кое-чего вам добавить. Впрочем, когда прибудет эшелон, вы увидите, что уральцы постарались как можно богаче снабдить ваш завод всем необходимым для начала новой жизни. Но нас встревожило известие, что наш эшелон где-то болтается в пути, да и не желаем мы, чтобы пострадала честь нашего завода и нашего вам обещания. Отправляю вам письмо авиапочтой, а потом всякими способами будем искать, где застрял наш драгоценный груз. Не сомневаюсь, вы его скоро получите…»