Родная кровь
Шрифт:
Я опустилась до мольбы. Потому что я была не просто брошена – я была брошена беременной. Этот факт должен был что-то решить, что-то изменить, повернуть вспять, хотя бы выдать мне право на объяснения. Именно поэтому я не хотела сообщать своему обидчику о своём положении по телефону или в письменном виде.
Ответ на мой емейл пришёл. Меня шокировал даже не сам этот факт, а то, как быстро Байрон ответил мне – спустя всего лишь час.
Помню, я так сильно боялась прочесть то письмо, что потратила полминуты на то, чтобы заставить себя открыть его. Оно оказалось гораздо более объёмным, чем моё. Я прочла его не дыша. Оно начиналось со слов “Принцесса-Тесса” – об этом обращении ко мне знали только мы, так что я с первой же ноты угадала почерк Байрона, хотя и не узнавала его одновременно из-за
“Принцесса-Тесса, прости меня за всё, что я для тебя сделал. Не в моих правилах писать девушкам после разрыва с ними, но ты очень настойчива. Думаю, виной тому моя мать, которой я позволил сказать тебе правду. Это было ошибкой. Не пытайся искать встречи со мной – я знаю, где ты находишься и, если бы хотел, уже давно пришёл бы к тебе. И, прошу, дорогая, не звони мне больше. Обещаю сменить свой номер телефона, чтобы ты больше не тратила своё время на безрезультатные звонки. Это большее, что я могу для тебя сделать.
Желаю тебе найти своё настоящее счастье. Прощай.”
…Я всю ночь просидела перед открытым ноутбуком обливаясь слезами. Слова: “Это было ошибкой”, – разъедали мои лёгкие и грызли моё сердце. Что он имел ввиду, сказав их? То ли, что он позволил своей матери рассказать мне правду, или он подразумевал всё бывшее между нами?..
Спустя два дня после того злосчастного емейла я попыталась позвонить Крайтону ещё хотя бы один раз, но номер его телефона уже был заблокирован – он сдержал своё обещание избавиться от этого номера. По его пониманию, он сделал большее из того, что мог сделать для меня. Разозлившись, я вытащила из своего телефона сим-карту, разломила её напополам и утопила в том самом унитазе, над которым теперь корчилась каждое утро от приступов токсикоза. Я тоже хотела сделать большее, но больше этого поступка мне в тот момент ничего не было доступно…
Первыми, кому я рассказала о серьёзном тупике, в который угодила из-за своего непродолжительного легкомыслия, стали моя старшая сестра Астрид и лучшая подруга детства Рина. Увидев моё разбитое состояние, которое я не смогла, хотя и тщательно пыталась скрыть во время видеозвонка, они обе примчались ко мне из Роара уже спустя десять часов и были со мной рядом на протяжении целой недели, хотя у обоих была и работа, и обязательства в личной жизни. За те семь дней они сделали то, что, как мне казалось, было невозможным – они возродили если не мою душу, тогда мои силы. Когда они уезжали, я уже знала, что со мной всё будет хорошо даже без поддержки Байрона, но всё равно… Всё равно потащилась к его дому вечером Дня святого Валентина.
К тому времени я привыкла к тому, что окна интересующей меня квартиры никогда не бывают освещены. Какой же у меня случился шок, когда я увидела свет в двух из трёх окон! Бросившись к домофону, я начала звонить в него. Первая попытка не сработала, но я попробовала снова, а потом снова и ещё раз, и ещё… Я простояла на морозе в минус десять градусов ровно час. За этот час никто ни разу не вошёл и не вышел из этого огромного дома, чтобы у меня была возможность проникнуть хотя бы в подъезд. От холода пальцы на моих ногах онемели, а на руках ещё и посинели. Промёрзнув до костей, я начала стучать зубами, и прыгать на месте, чтобы согреться, но звонить в домофон не прекращала. К моим глазам периодически подступали страдальческие слёзы, но всякий раз я подавляла их, боясь отморозить себе ещё и щёки.
Когда часы на моём мобильном подсказали мне, что я мучаюсь уже час и четырнадцать минут, я кашлянула и, испугавшись простуды, закутала лицо в свой огромный, старый шарф, спрятала пальцы в вязаные перчатки и, поправив на голове шапку, решила слегка отойти от дома, чтобы ещё раз взглянуть на окна – всё ли ещё горит в них свет?
Отойдя на пару метров от крыльца дома, я вскинула голову к небу и, посчитав этажи дважды, дважды убедилась в том, что свет горит именно в квартире Крайтона. Помню, как смотрела на этот тёплый свет через густые клубы пара, вырывающиеся из моих носа и рта, и дрожала
– Тесса, прекратите звонить в домофон. Своей настойчивостью Вы рискуете вызвать у меня мигрень, – не враждебно, но и не дружелюбно заговорила первой эта словно вырезанная изо льда женщина в роскошной шубе, на фоне которой мой бесформенный пуховик выглядел по меньшей мере смешно.
– Мне нужно поговорить с Байроном, – неожиданно осипшим голосом отозвалась я.
Как же жалко, а возможно даже смешно со стороны я выглядела в ту ночь! Волосы безумно разметались по шарфу, нос и щёки наверняка были неестественно красными, голос сипел, зубы стучали, замерзшие до косточек конечности предательски отчётливо дрожали…
– Я понимаю. Но Байрона дома нет.
– Вы не понимаете, – поморщившись, я неожиданно сорвалась на слёзы, которым вскоре начали сопутствовать судорожные всхлипы. – Мне очень… Очень нужно с ним поговорить… Это важно…
Я сразу же возненавидела себя за сорвавшиеся эмоции, которые так умело сдерживала последние две недели своей жизни. Во мне словно плотина прорвалась, когда я увидела перед собой Лурдес Крайтон. В тот момент она виделась мне чуть ли не мостом, который может связать меня с берегом Байрона. Вот она – коснись я её, и я почти коснусь Байрона. Но она явно не желала, чтобы какая-то расхныкавшаяся девчонка, очередная фанатка из длинного списка разномастных девиц её венценосного наследника, касалась её роскошной шубы, не то что руки, и потому я стояла на месте, словно прикованная к позорному столбу, и рыдала, словно трехлетка.
– Умоляю, дайте мне поговорить с Байроном… Один… Всего лишь один раз…
– Но разве я могу вынудить своего сына общаться с кем-то или не общаться с кем-либо? Он взрослый молодой человек и он сам выбирает, с кем говорить, а с кем нет. Неужели за прошедшие полтора месяца он ни разу с тобой так и не связался?
В её голосе не было жалости. Не было грубости. Возможно, ей было просто любопытно. Да, она смотрела на меня с тем интересом, с которым учёный-биолог мог бы рассматривать микроскопический организм под увеличительным стеклом микроскопа.
Я не стала отвечать на её вопрос. Не хотела посвящать её в подробности, рассказывать о том жестоком письме, о глубине своего душевного потрясения и тем более о своей беременности. Если Байрон и должен был узнать о моём положении, тогда только и только от меня лично – только из моих уст.
– Пожалуйста… Позвоните Байрону… У вас есть телефон? Позвоните ему, он ответит на Ваш звонок… Дайте мне шанс поговорить…
– Девочка моя, – в голосе женщины прозвучали непонятные мне ноты, – я не хотела тебе этого говорить, чтобы не травмировать тебя ещё больше, но, видимо, мне придётся, ведь ты так упряма. На прошлой неделе мой сын объявил о помолвке с дочерью влиятельного венецианского банкира. Для всех, даже для меня это стало настоящим шоком, ведь он, насколько мне известно, провёл с этой девушкой не больше четырёх недель. Впрочем, достаточно скоро он разрешил моё непонимание – этот брак, как он уверил меня, состоится по чистому расчёту. Девушка из очень влиятельной европейской семьи, с большим приданым, за счёт которого наша семья сможет закрыть серьёзные финансовые дыры в бизнесе, так что… – Её губы шевелились ещё и ещё, но в какой-то момент я прекратила её слышать, как вдруг, примерно спустя полминуты звенящей тишины в моих ушах, я услышала последнее, что окончательно раздавило меня в лепёшку. – Свадьба состоится в начале марта. Если ты всё ещё хочешь, чтобы я позвонила моему сыну, я сделаю это… – Она достала из своего кармана золотистый мобильный телефон размером с две её ладони. – Однако прошу, скажи ему всё что хочешь, но только не то, что могло бы повлиять на его помолвку. Этот брак очень важен для обеих наших семей. Я понимаю, что Байрон крайне жестоко воспользовался тобой, и только потому иду на такую уступку…