Родная Речь. Уроки Изящной Словесности
Шрифт:
С другой стороны, кому придет в голову глупый вопрос: хорошо ли помогать королеве обманывать мужа и предавать родину.
Читатель болеет за Печорина. И поколения школьников приходят к выводу умный негодяй лучше добропорядочного дурака. Печориным просто нельзя не восхищаться - он слишком красив, изящен, остроумен.
В этом нет ничего странного, ведь Печорин - режиссер всего спектакля выбрал себе самую выигрышную роль в пьесе, которая разыгрывается в живописных пятигорских декорациях.
Но до тех пор, пока Печорин участвует в им же придуманной драме, его не
82
Пусть они антагонисты, пусть Грушницкий мелодраматичен, а Печорин циничен. Пусть один только пытается острить, а другой острит блестяще. Различие между Печориным и Грушницким, как между мушкетерами короля и гвардейцами кардинала, зависит от симпатии автора.
Печорин из "Княжны Мери" - такой же плейбой, как и Грушницкий. И в нем есть немало от позера-супермена. Он, с его любовью к театральным эффектам, черкесским буркам и собственной внешности ("члены гибки и стройны, густые кудри вьются, глаза горят, кровь кипит"), если и злодей, то оперный. То-то безразличного мизантропа Печорина на самом деле страшно заботит, как примет очередную сцену партер.
Партер принимает хорошо: "Ах, что за мерзавец!" А он, послушно вписываясь в красивый сюжет, произносит монологи из благородной жизни: "Мне очень жаль, что я вошел после того, как вы уже дали честное слово в подтверждение самой отвратительной клеветы. Мое присутствие избавило бы вас от лишней подлости".
Похоже на перевод с французского. Максим Максимыч не понял бы, что Печорин имеет в виду. Но Грушницкому этот язык понятен - интрига добирается до ослепительного финала: дуэли.
Тут Дюма поставил бы точку, исчерпав запасы злодейства и благородства.
Но Лермонтов точки не ставит. И Грушницкий у него перед смертью выкрикивает слова, которые никак не соответствуют дуэльному кодексу: "Стреляйте!.. Я себя презираю, а вас ненавижу. Если вы меня не убьете, я вас зарежу ночью из-за угла".
Это пронзительное признание совсем из другого романа. Быть может, из того, который еще так нескоро напишет Достоевский.
Жалкий паяц Грушницкий в последнюю секунду вдруг срывает маску, навязанную ему печоринским сценарием. И тогда в нем открывается бездна, о которой не догадывались безупречные мушкетеры, но которую подозревает в себе каждый.
А сам Печорин? Вместо стройного эпилога его ждет странное и мучительное объяснение с Мери: "Вы видите, я играю в ваших глазах самую жалкую и гадкую роль, и даже признаюсь в этом... Видите ли, я перед вами низок.
83
Не правда ли, если даже вы меня любили, то с этой минуты презираете?.."
Кто вложил в уста Атосу речи Ставрогина? Тот второй Печорин, который следит за первым, копается в его душе, обнажает его пороки?
Вряд ли. В одиночестве Печорин так же любуется собой, как и на сцене. Не столь уж велика разница между его декламациями
Да и каков итог его долгого самоанализа? Вот он: "И может быть я завтра умру!.. И не останется на земле ни одного существа, которое поняло бы меня совершенно".
Напрасно мы ждем, что Печорин раскроет тайну своей личности. Не потому ли, что тайна это не его, а наша? То есть, каждого человека, которого невозможно понять "совершенно"?
Пока Печорин занят своими приключениями, он ясен и прост. Все романтические крайности натуры лишь придают ему заманчивую загадочность, в которую он искусно драпируется и благодаря которой обольщает девушек.
Но вот интрига завершается, и Печорин остается один на один со своей скукой - единственным подлинным мотивом всего сюжета: "Завязка есть! закричал я в восхищении...- явно судьба заботится, чтоб мне не было скучно".
Однако уже и доиграна блестящая драма, а скука продолжает его гнать - к Бэле, к контрабандистам, на Кавказ, в Персию, навстречу новым приключениям, которые четко разыграются по романтическим нотам, но не разгонят печоринского сплина.
Интригу приключенческого романа обслуживал случай. Случайно налетают пираты или шторм. Случайно и Печорин подслушивает разговор Грушницкого с драгунским капитаном.
Автора "Трех мушкетеров" случай устраивал без объяснений, Лермонтова нет.
С первых строчек романа он упорно изучает природу случайного. Откуда этот роскошный приключенческий случай берется? Что за ним стоит? Как глумливо спрашивал булгаковский Воланд, "кто же управляет жизнью человеческой и всем распорядком на земле?" А главное, что оставляет случай от свободы, той свободы, которой
84
больше всего дорожит Печорин: "Я готов на все жертвы.... свободы моей не отдам".
Но есть ли у него свобода?
Скуку Печорина порождает неуверенность в том, что он сам себе хозяин. Умный и расчетливый, он легко управляет чужими судьбами, но не может справиться со своей. Печорин чувствует, что в руках случая он такая же марионетка, как послушные его планам Мери или Грушницкий.
Самая главная, самая первая тайна - кто все это устроил?– гонит Печорина по свету, не дает ему покориться подсказанной судьбе (например, жениться). Гордый Печорин хочет быть режиссером, а не статистом. Суетится, мечется, рискует, доказывая право на свободу выбора. Но выбирает за него всегда судьба. Фатализм, проблема предопределенности тяжким бременем лежит на Печорине. Он не может вырваться из
колеи, не им проложенной. Но и не хочет покорно ею следовать.
Что бы там ни говорил Печорин о своей шумной жизни, ищет он в ней одного - Бога. Или то, что стыдливо заменяет это опасное слово - рок, судьбу, предназначение.
Все встречные подсказывают ему ответ. От Максим Максимыча ("видно, уж так у него на роду было написано"), до Вулича, напрасно подставившего лоб под пулю. Смирись - говорит ему сюжет, демонстрируя примеры слепого доверия судьбе.
Но Печорин - то ли богоискатель, то ли богоборец - бунтует. Отстаивает свое право вновь и вновь задавать самый главный вопрос.