Роковая любовь немецкой принцессы
Шрифт:
Остаюсь преданный вам
де Сен-Жорж де Верак.
– Натали, – пробормотала она, глядя в зеркало, и скорчила гримасу. – Натали!
Натали – это значит Наталья. Новое имя не нравилось Вильгельмине: оно было слишком слабым, на ее взгляд. Вильгельмина давно заметила, что те женщины, которые носят мужские имена (Валентина, Евгения, Александра… само собой, конечно, Вильгельмина!), нравом гораздо сильнее своих тезок-мужчин и крепче их умом. Конечно, бывают исключения, такие, как Александр Великий или Вильгельм Завоеватель. Но они только подтверждают правило. Как будто мужское имя придает силу носящей его женщине! А имя Наталья было слишком мягким, каким-то расплывчатым… Утешало лишь то, что так звали матушку самого Великого Петра и его сестру. Правда, самостоятельно править им не удалось, однако тогда были совсем другие времена. Надо думать, новой Наталье повезет!
Наталья… Нет, не нравится! Ее передернуло. Наталья Алексеевна… не выговорить! Одна радость – ей это выговаривать не придется, пусть ломают язык другие. Отзываться на это имя ей тоже не придется: ведь обычное к ней обращение со вчерашнего дня – «ваше высочество». Будущему мужу она строго-настрого запретила звать себя иначе, чем Вилли, как звали дома. Свекрови, конечно, никаких условий не поставишь… А то потайное имя, Минна, останется для единственного мужчины, которому его разрешено произносить, для единственного мужчины – Андре…
Он уже добрался до Санкт-Петербурга и принес свои поздравления великому князю и его невесте.
– Ну вот, – весело вскричал Павел, обнимая друга, – я же поручал тебе самому взглянуть на нее и привезти ко мне! А ты появился только теперь, когда уже все решено!
– Я видел ее высочество, – сказал граф Андрей, кланяясь Вильгельмине, которая вонзила ногти в ладони, чтобы подавить желание броситься ему на шею. – И мы начали путь вместе на «Быстром», но потом мне было дано это поручение, которое назвали срочным…
– Понимаю, – скривился Павел. – Очередные выдумки моей матушки!
Вильгельмина бросила на жениха быстрый взгляд… о, сыновней любви на его лице нет и в помине! Тем лучше… ей тоже не понравилась будущая свекровь. Конечно, Вильгельмина была слишком умна, чтобы показать это. Можно не сомневаться, что императрица видела в ее глазах только доверчивость и покорность. Жених видит приветливую нежность. Но для Андре она затаила другой взгляд!
Отвернувшись от Павла, она посмотрела на того, которого любила.
– Я исполнил поручение, – нетвердым голосом, после некоторой запинки, проговорил Разумовский. – Я исполнил…
– Да, – прошептала Вильгельмина, нет, Минна…
– А у меня для тебя тоже поручение, Андре! – воскликнул вдруг Павел, подмигивая. – Угадай, кто просил тебе что-то передать! Простите, дорогая, – улыбнулся он невесте, – это наш мужской разговор.
Они отошли, а Вильгельмина смотрела им вслед, поражаясь тому, сколь щедро одарила природа одного – графа Андрея, и сколь обделила другого – ее нареченного жениха.
О чем они могут говорить? Судя по похотливому выражению, мелькнувшему на лице Павла, речь шла о женщине…
«Если это любовница Павла, мне все равно, – холодно подумала Вильгельмина. – Если она любовница Андре… я убью ее собственными руками».
Ей никогда не приходилось убивать, но она твердо знала, что никого не оставит между собой и человеком, который украл ее душу в ту ночь в тесной каюте, где мигала лампадка у сурового лика Николая Чудотворца, покровителя моряков и путешественников, а маленький паучок, в которого воплотился бог любви, плел неразрывную сеть.
Впрочем, никого убивать ей не понадобилось бы, поскольку речь шла именно о любовнице Павла.
– Алымушка была чудненькая, – шептал он, краснея от возбуждения. – Думаю, я ей тоже понравился. Но она ждет не дождется тебя. Надеюсь, ты не будешь возражать, если я тоже иногда стану ее навещать? Ты ведь не ревнив, сколь я помню?
Разумовский посмотрел в блестящие глаза Павла, потом перевел взгляд на фигуру Вильгельмины, четко вырисовывавшуюся на фоне высокого французского окна.
Этот человек получает в свое безраздельное владение лучшую, прекраснейшую из женщин, сотворенных природой, а сам, еще даже не овладев ею ни разу, думает об интрижке с расчетливой маленькой лгуньей…
Павел заслуживает того, чтобы носить самые ветвистые на свете рога! И если до сей секунды хотя бы намеки на угрызения совести еще порой терзали душу графа Андрея, сейчас их словно рукой сняло. Все, что чувствовал он сейчас, это боль от того, что должен будет отдать любимую этому ничтожеству. Но ничтожеством он сознавал не только Павла – и себя тоже. Даже ради Минны он не сможет отказаться от блеска своей жизни, от богатства, всеобщего обожания, поставить на карту свою карьеру… карьеру паркетного шаркуна, как сказал бы кавалер Крузе!
И видит Бог, кавалер Крузе оказался бы совершенно прав.
Граф Андрей скрипнул зубами от презрения к себе и глухо пробормотал:
– Да, я… нет, я… я совершенно не ревнив, ваше высочество. Но только… правильно ли я понял, что Глафира Ивановна останется в числе фрейлин ее величества?
– Нет, она будет гораздо ближе, только руку протяни, – хохотнул Павел. – Мать намерена включить ее в число фрейлин Вилли.
Разумовского передернуло от этой фамильярности, но он сдержался.
– Сами подумайте, друг мой, насколько это опасно, – пробормотал он. – Ваша супруга невзначай может догадаться о ваших отношениях с мадемуазель Алымовой. Вдруг сия особа начнет предъявлять на вас некие права? Женщины бывают навязчивы… И стоит ли омрачать ревностью те счастливые дни, которые вам суждены с ее высочеством?
Павел задумчиво свел брови.
А ведь и в самом деле… Пожалуй, Андре прав. Не стоит сейчас приближать Алымушку. Она ведь никуда не денется. Если потом захочется… Если, предположим, в постели Вилли окажется не так мила, как надеется Павел, то можно будет обратиться или к Алымушке, или к кому-то еще из прежних пассий, или новенькую завести. А поначалу, конечно…