Роковая любовь немецкой принцессы
Шрифт:
Его догадка насчет Павла оказалась верной. Сама Глафира подтвердила ее на следующий день – рыдая, бросилась к ногам «отца» и повинилась в грехе. Но Бецкой чувствовал, что здесь что-то не так. Ему, истинному, прожженному царедворцу, не раз приходилось видеть девушек, удостоенных ласк великого князя. Гордыня из них перла, как тесто из дежи, они невыносимо задирали носы, делали вид, что скрывают страшную тайну, а на самом деле открывали ее каждым вздохом и каждым своим движением. Глафира мучилась, ей было противно… разбуженная чувственность вступала в противоречие с нескрываемым отвращением к тому, кто ее разбудил… Бецкой не удивился бы, если бы она просила его увезти ее из Петербурга, если бы вдруг заявила о своем желании уйти в монастырь, если бы умоляла его взять ее замуж… Он ждал чего угодно, самого невероятного поступка, но только не этой просьбы: Глафира взмолилась использовать все его влияние при дворе, чтобы пристроить ее в свиту молодой великой княгини. Раньше императрица вроде бы собиралась это сделать, а теперь почему-то переменила свое намерение. Но «дорогой, любимый батюшка» все может…
Она рыдала и билась в его ногах, а «дорогой и любимый батюшка» размышлял о том, что, оказывается, он так и не научился понимать женщин.
Мало утешало, что к этому выводу рано или поздно приходит каждый мужчина, и совершенно никакого значения не имеет, семнадцать ему лет или семьдесят семь.
– Я боюсь…
– Вы меня боитесь?! Меня, своего Поля? Своего дорогого маленького Поля, своего милого муженька? Вы теперь моя женушка, вы не забыли? А разве женушка может бояться муженька?
– Я боюсь не вас, а…
– Понимаю! Но не бойтесь! Это любовь! Это наслаждение! Я доставлю вам удовольствие, я умею это делать! Ну, не отталкивайте же меня, Натали.
– Не называйте меня так, я же просила!
– Хорошо, хорошо, Вилли! Ну позвольте мне потрогать вас. Ах, какая вы тоненькая, какая миленькая!
– Ой!
– Ну-ну, не бойтесь же, вы пугливы, как птичка. Нет, это я птичка, которая хочет полететь в гнездышко. Натали… э-э, Вилли, пустите меня в свое гнездышко!
– Не понимаю, что вы такое говорите. И не трогайте меня, мне стыдно!
– Ах, милая девочка, меня очень трогает ваша стыдливость! Как я счастлив, что мне досталась невинная, неопытная, такая стыдливая и прелестная девушка! А то, знаете, они всякие бывают: вроде девица, а ведет себя, как полковая маркитантка!
– Что?! Вы знаете, как ведут себя полковые маркитантки? И что, значит, у вас были женщины до меня?! Но как вы могли… я думала, я у вас первая! Как вы могли?! Вы меня обманули! Я думала, у меня будет муж такой же чистый, такой же невинный, как я! Оставьте меня, я не желаю! Уберите руки!
– Да вы даже не представляете, Натали, как вам повезло! Вам достался мужчина, знающий толк в любви! Но вы просто не понимаете своего счастья. Было бы ужасно, окажись на моем месте какой-нибудь невинный болван, который шарил бы руками, тупо раздумывая, куда их приложить, что и как делать. А я знаю, как приласкать эти грудки, чтобы ваши розовенькие бутончики расцвели и налились желанием, знаю, куда должна влететь моя птичка, чтобы точнехонько попасть в гнездышко. Ну, Натали, раздвиньте ваши хорошенькие ножки, что вы их так стиснули, будто я с вами какие-то гадости проделываю?
– Это и есть гадости, постыдные гадости! Нельзя ли как-нибудь обойтись без этого?
– Ну хватит, ну что за глупости?! От этих гадостей рождаются дети, между прочим, а наша с вами цель – зачать ребенка, нашего ребенка, наследника! Пустите же меня к себе. Вам понравится, Натали, даю честное слово! А уж если вы мне понравитесь, если я у вас не буду знать отказу, вы даже не представляете, какую получите надо мной власть. Я буду делать все, что вы захотите, чтобы птичка могла почаще залетать в гнездышко. Наши мужские птички это очень любят… Я тоже это очень люблю, очень… ну раздвиньте ножки, Натали… умница, вот так… потерпите, сейчас будет немножко больно…
– Ах! Мне больно! Очень больно!
– Вот и все, ничего страшного, теперь вы не девица, а дама, вы теперь в полном смысле слова женушка своего муженька, своего дорогого Поля! Ну, уже все прошло, больно больше не будет, давайте же теперь насладимся любовью!
– Но из меня течет кровь, я чувствую! Мы лежим в крови, это ужасно!
– Не дергайтесь! Кровь… меня это возбуждает! Моя маленькая невинная женушка! О, как ты хороша… как мне хорошо! Как хорошо! Ах! Я обожаю тебя! В твоем гнездышке так уютно! Никогда еще мне не было так хорошо!
Вильгельмина молча, стиснув зубы, терпела содрогания Павла. У нее сводило челюсти от кошмарной пошлости каждого его слова, каждого издаваемого им звука. Ее то разбирал смех, то начинало колотить от злобного раздражения. Все было иначе, чем то, что она успела узнать с Андре. С ним каждое мгновение было исполнено возвышенной поэзии, а здесь…
Боже! Какую дорогую цену она вынуждена платить за честь сделаться будущей императрицей!
«Вот-вот, думай именно об этом, – твердила она мысленно. – Забудь об отвращении к Павлу, думай о власти, которую приобретешь над ним! И если он влюбится в меня по уши, тем легче мне будет дурачить его и видеться с Андре! О, если бы нам удалось остаться наедине! Если бы снова оказаться в его объятиях, испытать это с ним, а не с Павлом! Как бы ухитриться? Что придумать?»
– Ну что, деточка, вам уже не так больно?
Вильгельмина так задумалась о Разумовском, что почти с изумлением услышала голос мужа и вспомнила, где находится и что с ней происходит. А еще она обнаружила, что если на месте Павла представить возлюбленного Андре, то становится не так противно терпеть прикосновения мужа. А если он молчит, то вообще хорошо!
– Вам понравилось, правда? – взволнованно бормотал Павел. – Позволите мне еще разик погулять в вашем хорошеньком садике, срывая цветы наслаждения?
«Чтоб ты провалился!» – чуть не воскликнула Вильгельмина, но прошептала игриво:
– Мне понравилось… идите же ко мне, дорогой муженек! Только ничего не говорите, умоляю! Ваш голос меня смущает!
– Ах! – воскликнул счастливый Павел. – Как же мне повезло! Я вас обожаю, Вилли!
– По-оль, ну т-с-с!
– Молчу, молчу!
Слушая пылкие вздохи мужа, его надсадное пыхтенье и иногда постанывая, словно от восторга, Вильгельмина думала о Разумовском… Андре, Андре, ах, обнять бы его вот так, вот так… И грустно улыбнулась: кажется, Павел остался вполне доволен своей «маленькой невинной женушкой»…