Роковая ночь
Шрифт:
— Прекрасно придумано, — согласился судья. — Я готов поступить так, как считает нужным твоя госпожа.
Аруйе одобрила предложение Даллы и заперла судью в сундук, пообещав выпустить его, как только муж и родственники покинут ее. После этого оставалось поймать в западню лишь наместника.
Он пришел в полночь, и Далла провела его тем же путем, что и остальных, а Аруйе приняла точно таким же образом. Вскоре раздался сильный стук во входные двери, и в комнату, где сидели Аруйе с наместником, в полном смятении вбежала старая Далла:
— Пришел судья, — сообщила она. — Он прошел на половину Банна!
Аруйе велела ей послушать, о чем
— Умоляю вас, господин, спрячьтесь! Заклинаю вас, спасите меня от позора! Ступайте в ту комнату и позвольте ненадолго запереть вас в сундук.
Так попался и наместник. Затем Аруйе заперла двери комнаты, где стояли сундуки, и пошла рассказать мужу о своей проделке. Оба порадовались успеху затеи, но потом Банна обеспокоенно спросил о том, как жена собирается выпутываться из этой истории.
— Завтра ты узнаешь, — ответила ему Аруйе.
На следующий день она пришла ко мне во дворец на прием и встала в толпе жалобщиков. Я сразу отметил про себя благородство ее осанки и подозвал ее. Она прошла сквозь толпу присутствующих и упала к моим ногам.
— Поднимись, — велел я, — и изложи свое дело.
— О могущественный царь, — ответила она, — я жена купца Банна, который имеет честь быть одним из подданных вашего величества, — и далее она рассказала обо всем.
Я подумал, что все это — выдумки с целью наказать этих людей моими руками. Не поверив ей, я задал вопрос:
— А чем ты все это докажешь?
— Свидетели находятся в моем доме, — ответила она. — Пошлите туда людей, и у вас будет достаточно доказательств моей правоты.
Я тут же отправил к Банна в дом несколько стражников. Купец указал им сундуки, которые следовало доставить во дворец. Когда их внесли в приемную и установили посредине зала, Аруйе сказала:
— Здесь, государь мой, все доказательства.
Затем она вынула из кармана ключи, открыла сундуки и на глазах всего двора выпустила оттуда трех своих обожателей, которые едва были прикрыты нижним бельем. Все разразились смехом — да и я не удержался. Затем я приговорил Данишманда к уплате четырех тысяч золотых в пользу Банна, а наместника и судью велел сместить. Потом я попросил молодую женщину открыть лицо. Собравшиеся в зале с интересом смотрели на нее. От смущения она выглядела еще прелестнее. Такой красоты за всю жизнь мне видеть не довелось. Я был так поражен, что воскликнул с пылом:
— Эти трое, что добивались тебя, куда менее достойны хулы, чем я думал!
Короче говоря, с тех самых пор ее образ не оставлял меня ни на минуту. Я постоянно мечтал о ней. Поняв, что не успокоюсь, я послал за Банна, ее мужем, и открылся ему во всем:
— Я полюбил твою жену со всей страстью, — сказал я. — Если ты согласишься уступить ее мне, то я одарю тебя всеми богатствами, какие пожелаешь, и в придачу пожалую красивейшую наложницу из моего гарема!
— Великий царь, — отвечал он, — на что мне богатство, если из-за него я должен расстаться с Аруйе! Но дело за мной не станет, ибо я готов пожертвовать своим чувством ради счастья Аруйе. Я расскажу ей о нашем разговоре, и если она согласится на предложение вашего величества, то я разведусь с ней.
Банна твердо сдержал слово. Но жена, услышав его объяснения, расплакалась и сказала печально:
— Неужели
— Что же нам тогда делать? — задумался муж. — Как уберечь тебя от столь могущественного соперника?
— А ты не ходи больше к нему, — посоветовала Аруйе. — Давай-ка соберем быстро все наличные деньги, сложим лучшие из товаров и уедем тотчас из Дамаска.
Банна согласился с женой, и в тот же вечер они покинули город, двинувшись в путь по каирской дороге. Старая Далла, будучи не в силах перенести тяготы путешествия, предпочла остаться и позже рассказала мне обо всем. С тех пор прошло двадцать лет, но красота и добродетель этой женщины так прочно запечатлелись в моем сердце, что все это время я оставался равнодушен к прелестям остальных!
Едва Бадр-эд-Дин закончил свою повесть, как внимание путников привлекли лошади и верблюды, пасшиеся на лугу. Путешественники двинулись в ту сторону и вскоре оказались у роскошного шатра, где пировали несколько человек. Среди них один выделялся своим высоким ростом и богатым одеянием. Он сидел на узорном ковре, скрестив ноги, перед ним стояло несколько золотых блюд с изысканным угощением. На вид ему было лет пятьдесят, и он внушал уважение. Один из окружавших незнакомца людей, оглядев Бадр-эд-Дина Лоло и его спутников, подошел к ним и спросил:
— Кто вы такие и куда держите путь?
— Мы — ювелиры из Гиркассии, — ответил за всех повелитель Дамаска. — А нынче едем ко двору, в город Багдад. А как величать вашего господина?
— Его имя Абу-л-Фарис или Великий путешественник, и он славится своим радушием. Обычно он живет в Басре в мраморном дворце.
Ответив так, слуга вернулся к своему господину, а тот поднялся им навстречу и пригласил в шатер отобедать. Когда же и обед, и застольная беседа подошли к концу, слуги навьючили верблюдов, сложили шатер и двинулись в путь. С Абу-л-Фарисом отправились и трое искателей. Своими расспросами они способствовали его рассказу о приключениях столь удивительных, что в них никто не поверил бы, коль рассказчик не был бы известен своей правдивостью.
ПРИКЛЮЧЕНИЯ АБУ-Л-ФАРИСА, ПРОЗВАННОГО
ВЕЛИКИМ ПУТЕШЕСТВЕННИКОМ (ПУТЕШЕСТВИЕ ПЕРВОЕ)
Мой отец, купец из Басры, вел большую торговлю с Индией. Когда мне было двенадцать лет от роду, он взял меня с собой в поездку, и менее чем за десять лет я стал самым богатым человеком в городе. Как-то отец позвал меня к себе и говорит:
— Сын мой, мне нужно уладить одно дело со своим посредником, который живет на Сарандибе. Не мешкай и снаряжай корабли в путь.
Уезжать от отца мне не хотелось, но в то же время прельщала возможность повидать и славный город, и чудный остров. Словом, и мне, и моим спутникам повезло: мы добрались до цели без осложнений. По прибытии я первым делом разыскал человека, который был посредником моего отца. В городе его хорошо знали, ибо это был один из самых состоятельных торговцев. Он принял меня с почтением и пригласил в свой дом. Он был честным человеком, и я закончил дела менее чем за шесть недель и стал готовиться к отплытию. Вечером накануне того дня, когда я собирался двинуться в обратный путь, шел я к себе, и какая-то знатная госпожа, хорошо сложенная и в богатой одежде, прошла мимо меня в сопровождении слуги, который нес ее вещи. Я был поражен ее царственной осанкой и с восторгом воскликнул: