Роковая ночь
Шрифт:
— Что за красавица!
Она услышала, обернулась, посмотрела на меня, но ничего не сказала. Я было подумал, что оскорбил ее, но тут ее слуга подошел ко мне и сказал:
— Господин, мне велено проводить вас в дом моей хозяйки.
Хотя я и рассчитывал отправиться поутру в Басру, но положился на удачу и последовал за ним. Мы миновали несколько тихих улочек и приблизились к роскошному особняку; там слуга отвел меня в просторное помещение, убранное красиво и изящно, попросив подождать, пока он вернется, а я погрузился в сладостные мечты, надеясь увидеть прекрасную незнакомку. Тут в комнату
— Подойди поближе, о юноша! Мне нужно объясниться с тобой. Знай же, что если ты готов отдать мне свое сердце, то я волею судьбы окажу тебе милость, какой еще никому не оказывала доселе.
— Ах царица! — воскликнул я, упав к ее ногам. — Какая высокая честь выпала мне, чужестранцу!
Тут она стала забрасывать меня вопросами, дескать, откуда я родом, какое положение занимал в родных краях, зачем приплыл на Сарандиб. Я с готовностью рассказал о себе, прибавив, что собрался было поутру двинуться в обратный путь и лишь ее красота удерживает меня здесь, хотя в этом прекрасном городе немало и других диковинок, способных поразить глаз путешественника.
— Если это правда, — заметила она, улыбаясь, — вряд ли стоит спешить!
— После оказанного мне в этом доме приема, — поклонился я, — желание хозяйки станет для меня законом, я не осмелюсь ни в чем перечить ей.
— Твое чувство рождает во мне ответное, и я не жалею о сделанном выборе, — сказала она и велела мне снова сесть на софу радом с ней.
Затем она сообщила, что зовут ее Ханзаде, что она — единственная дочь главного царского советника и что после кончины отца унаследовала огромное состояние. По ее мнению, я допустил бы ошибку, отказавшись от предначертанной мне судьбою счастливой доли.
Пока между нами шел разговор, слуги подали к столу всевозможные блюда; тут же подали и тонкие вина. За угощением хозяйка занимала меня веселой и остроумной беседой и подливала понемногу вина. Она и сама несколько раз пригубила его, я же ощущал, как в мои жилы проникает яд любви. Когда ужин закончился, девушки-музыкантши усладили наш слух пением и игрой, а после того, как замерли чарующие звуки музыки, хозяйка потребовала чашу с вином и, гладя на меня с нежностью, продекламировала следующий отрывок:
Своим мягким жаром вино располагает сердце прекрасной дамы.Наконец я собрался уйти, и она вскричала с обидой:
— Неужели ты покинешь меня?!
Тогда я рассказал ей, как любезно отнесся ко мне отцовский посредник Хабиб и как он обеспокоится, если я не вернусь ночью. Я уверял ее, что было бы жестоко заставлять его мучиться из-за меня, и пообещал через час вернуться. Но Ханзаде опасалась, что жена Хабиба удержит меня в своем доме, и убедила меня написать ему записку такого содержания: «Неотложное дело вынуждает меня на несколько дней задержаться с отъездом. Не
Когда я таким образом выполнил ее желание, она повела меня осматривать дом. Это заняло немало времени, и, когда мы закончили, настала пора отходить ко сну. Ханзаде велела служанке проводить меня в специально отведенную комнату. Там я устроился на мягком ложе и всю ночь провел между надеждой и страхом, не зная, что и подумать о своем приключении. Наконец встало солнце и залило все вокруг ярким светом. Богатое убранство комнаты ослепило меня. Я встал с постели, хотя почти не спал. Услышав, что я поднялся, в комнату вошли служанки и принесли мне прекрасные одежды, из которых я выбрал платье зеленого шелка, шитого золотом. Едва я успел в него облачиться, как вошла Ханзаде. Она спросила, хорошо ли я почивал, и я ответил, что я с нетерпением дожидался утра.
— Я должна убедиться в твоей искренности, — сказала она, — чтобы сделать тебе одно предложение, от которого зависит счастье всей моей жизни.
И я провел у нее неделю. Все это время меня принимали по-королевски. Как-то во время прогулки по саду она сказала:
— Абу-л-Фарис, я льщу себя мыслью, что ты меня любишь! Отдай же мне свою руку и сердце: я хочу, чтобы нас соединили узы брака.
Это предложение повергло меня в смятение, ибо я ведь мусульманин, а Ханзаде, как я знал, была из гебров. Она заметила мою растерянность по изменившемуся взгляду и удивилась:
— Я думала, — сказала она, — что ты обрадуешься. Откуда столь странное замешательство? Мне кажется, я знаю причину.
— О прекрасная, — ответил я ей, — одно непреодолимое препятствие встает на пути к моему счастью: моя вера запрещает мне жениться на той, которая почитает иного бога, кроме Аллаха.
— Но ведь ты можешь отказаться от своей веры, — возразила она, — от Аллаха и пророка Мухаммада, и почитать отныне, подобно мне, солнце и огонь! Я надеюсь, что ты перейдешь в мою веру?
Но я молчал. Это ее раздосадовало и огорчило. Она заплакала, осыпая меня упреками, но постепенно успокоилась и сказала:
— Впрочем, ты, быть может, изменишь свое решение. По крайней мере у тебя есть восемь дней сроку, чтобы хорошенько поразмыслить на этот счет. Если ты все-таки не отступишься — знай, что ты меня обидишь. И не ожидай, что я легко забуду это жестокое оскорбление.
И вот истекли еще восемь дней, и я приготовился встретить ожидавшую меня участь. Утром, когда я едва успел одеться, явились шесть рабов, принадлежавших Ханзаде, и привели с собой нескольких незнакомцев. Человек, бывший у них за старшего, велел мне следовать за ними.
— Куда я должен идти? — спросил я, но мне ответили:
— Нам запрещено говорить об этом с тобой.
Я шел за ними от дома Ханзаде до самого порта. Там все поднялись на борт корабля, принудив и меня поступить также. Сразу подняли якорь и вышли в открытое море, и тут капитан объяснил мне, что парусник направляется в Голконду и что Ханзаде продала ему меня как своего раба, велев никогда более не показываться ей на глаза. Узнав об этом, я впал в отчаяние, которому предавался несколько дней. Постепенно я успокоился и решил служить своему хозяину верой и правдой: он был хорошим человеком.