Роковая точка «Бурбона»
Шрифт:
Дело в том, что автору этих строк в ходе оперативного обслуживания ГРУ и работы по ДОР на «Дипломата» — Полякова приходилось не раз встречаться с генералом Гульевым, о котором сложились самые теплые воспоминания. Это был смелый, решительный и думающий оперативник, прекрасно владеющий обстановкой по США.
В интервью «В единоборстве с «кротом» Владимир Галайко в предисловии к интервью с генералом писал:
«Один из руководителей ГРУ генерал Гульев навсегда поселил в своем сердце любовь к США и России. Немногие люди в России могут похвастаться, скажем, знакомством с голливудскими звездами Кэри Грантом, Грегори Пеком, Уолтом Диснеем, певцом Полем Робсоном, известным политиком Нельсоном Рокфеллером, издателем Норманом Казинсом, интернационалистом Уильямом Рисом, первым американским лауреатом Ленинской премии Сайрусом Итоном и многими другими знаменитыми жителями Соединенных Штатов.
И уже совсем вряд ли кто из наших соотечественников удостоен титула почетного гражданина Сан-Франциско, имеет именной бронзовый ключ города, а также право бесплатно жить в любом из его отелей. Все это было в жизни генерал-лейтенанта Леонида Гульева, который уже закончил службу в качестве руководителя управления, отвечающего за ведение военной разведки на американском континенте.
Последние годы, находясь в отставке, он много сделал для того, чтобы вывести из безызвестности, рассказать россиянам о разведчиках, павших на невидимых фронтах холодной войны».
Для полноты и субъективности материала о двух генералах: одном — герое, а втором — антигерое автор решил полностью привести это интервью.
— Леонид Александрович, как вы пришли в разведку?
— В моем выборе есть определенная закономерность. Мой отец, рабочий из Донбасса, был активным участником революционных событий, штурмовал Зимний дворец. Потом он участвовал в укреплении пограничной охраны республики, занимал самые разные должности — «партия бросала на прорыв», — являлся одно время начальником разведки «зеленых фуражек».
Я закончил суворовское училище, которое в годы войны находилось в Ташкенте, Московское пограничное училище и стал офицером-пограничником, служил на заставе с Румынией. Потом мне предложили поступить в специальное военное учебное заведение…
— Это происходило в послевоенные годы, когда активно действовал ныне широко известный генерал Судопла-тов. Вам не приходилось с ним тогда встречаться?
— Когда я заканчивал учебу, меня, как и многих других, Судоплатов вызывал на собеседование. Он подбирал себе людей. Его привлекло то, что я был тогда отличным лыжником и стрелял метко, думаю, что все я это делал на норматив «Мастер спорта».
Ему мои данные понравились, но к тому времени я уже был женат, и мы с Нелей, моей молодой супругой, ждали ребенка. Покрутив раздосадованно головой, Судоплатов отпустил меня. Кто знает, как бы сложилась моя судьба, окажись я в его управлении.
— А где же вы оказались?
— В Америке, в окрестностях Сан-Франциско, в университете города Беркли. Поехали мы туда с женой по обмену. К нам пожаловали американские студенты, наши — к ним. Кстати, приблизительно в то же время в Колумбийском университете проходили учебу небезызвестные Олег Калугин и Александр Яковлев…
По тем временам приезд молодых людей из-за «железного занавеса» можно было сравнить с прилетом марсиан. Нам тамошные газеты посвящали целые полосы. В прицеле оказались и мы как единственная супружеская пара. Исследовался, если можно так выразиться, каждый наш шаг: как питаемся, как одеваемся, как мы ухитрялись на совсем крохотную стипендию аспирантов вполне сносно устроить свою жизнь.
— Как-то все так просто и буднично вы рассказываете. Неужели никто не догадывался, что дело нечистое, что вы не аспирант МГУ. Ведь есть еще такой объективный показатель, как уровень знаний зарубежной литературы, который у вас, офицера разведки, вряд ли мог быть достаточным.
— Не забывайте, подготовка длилась не один месяц. За это время я экстерном сумел закончить университет, сдать все необходимые экзамены. А окончательное решение об уровне нашей, если можно так выразиться, литературной подготовки давал Институт мировой литературы, сотрудники которого, ничего не подозревая, провели с нами собеседование и остались довольны.
Поэтому знаменитый профессор Самарин с чистой совестью написал мне рекомендательное письмо, которое адресовалось его американскому коллеге профессору Смидту.
Сразу скажу, что в ходе нашей работы в университете Беркли мы с женой сделали небольшие литературные открытия, связанные с пребыванием Марка Твена в России. Путешествуя по Крыму, писатель попросил аудиенции у отдыхавшего в Ливадии императора Александра Второго. 26 августа 1867 года царь принял американского путешественника, который вручил самодержцу приветственный адрес. Кстати, писатель был очарован приемом и тем, что правитель России выразил высокое уважение американскому народу.
Царь напомнил, что, когда Соединенные Штаты боролись за независимость, Россия их поддержала — направила свою эскадру к американским берегам. Так вот, долгие годы считалось, что этот приветственный адрес утерян, но мы с супругой обнаружили его в хранилищах университета и опубликовали в журнале «Советский Союз», который издавался на английском языке.
— И уже там вы выполняли какое-то разведзадание?
— Нет, конечно. Мне предстояло вжиться в американскую жизнь, больше о ней узнать. Впрочем, так получилось, что мне пришлось поучаствовать в одной из очень любопытных операций. Здесь, в окрестностях Сан-Франциско, в то время жил Александр Керенский. Тот самый, который возглавлял Временное правительство. Он, услышав, что в местном университете появились «советские — русские», захотел с нами встретиться. Когда я связался с руководством, то мне разрешили побеседовать с ним и в ходе разговора предложить Керенскому возвратиться в СССР на любых условиях. Ему предлагалось жить в любом городе, предоставлялись хорошая квартира, загородный дом и так далее…
— А что требовали взамен?
— «Успокоиться» наконец-то в политическом плане и вернуть свои архивы — там, предполагалось, могли быть документы о связях Ленина с немецким генеральным штабом, который якобы дал вождю большевиков деньги на революцию.
— И какова была реакция Керенского?
— Он сказал, что первое, что он сделает, когда вернется в Россию, поедет к рабочим Путиловского завода, пролетариям огромных городов, вступит с ними в открытый диалог, разъяснит им свою позицию в 1917 году, разъяснит, как они ошибались, отдав власть большевикам…