Роковой год цесаревича Николая
Шрифт:
Если только она не окажется графиней, похищенной в младенчестве цыганами!
Ники обожал «Пахиту». В этом балете было все: танец-кружево, погони и балы, плащи матадоров, наполеоновские войны, цыганские бубны, а главное – потрясающий финал. Героиня Кшесинской, узнав о своем благородном происхождении, обретала право на счастье с офицером Люсьеном.
– Маля, неужели у твоего отца не осталось совсем никаких фамильных документов? – жалобно спрашивал Ники, сидя в гримерке Кшесинской после спектакля. Он любил здесь бывать – эта узкая комнатка всегда была заполнена свежими цветами, стены радовали глаз яркими афишами с портретами Матильды,
– Только кольцо, – в сотый раз отвечала Матильда, вынимая из прически шпильки и бережно снимая баскский берет с игривыми помпонами. – Больше никакой связи с графским родом Красинских у нас нет. Милый, передай, пожалуйста, шаль – ужасный сквозняк… Ты читал сегодня Плещеева?
– Что? Ах, нет, какой Плещеев – не до Плещеева мне сейчас, – досадливо отмахнулся цесаревич. – Дай-ка мне кольцо еще раз посмотреть.
Матильда достала из шкатулки старинный перстень с дворянским гербом и, пока Ники крутил его в руках, зачитала цесаревичу впечатления придирчивого балетного критика Александра Алексеевича Плещеева, посетившего накануне ее спектакль и оставшегося в полном восторге:
«За несколько лет до своих дебютов г-жа Кшесинская, будучи еще девочкои, танцевала в «Пахите» в известной мазурке, и тогда уже синклит балетоманов предсказал еи блестящую будущность. На нее особенно указывал А. А. Гринев, и был, как видите, прав…»
– Все это прекрасно, – рассеянно сказал цесаревич, пристально разглядывая герб: на лазоревом поле серебряная подкова, увенчанная золотым крестом, а на нем черныи ворон с золотым перстнем в клюве. – Но гораздо больше меня волнуют твои корни. Я все время думаю – а вдруг? А вдруг удастся доказать, что ты графиня Красинская? Ведь тогда мы будем как Пахита с Люсьеном! Родители будут счастливы… И я наконец смогу на тебе жениться…
Матильда насмешливо подняла бровь:
– Ники, милый, сколько же балетной чепухи у тебя в голове! Цыганки-дворянки, внезапные повороты сюжета и – вишенка на торте – счастливая свадьба двух влюбленных. Но в жизни таких мелодрам не бывает – только на сцене… Наши права восстановить невозможно, иначе я бы сейчас принимала тебя в нашем семейном замке в Польше, а не сидела бы здесь на сквозняке. Мой прадед, граф Войцех Красинский, лишился всех своих владений из-за происков жадного дяди, архивы сгорели во время войн и восстаний – впрочем, ты и так все это знаешь, зачем я буду повторять! Давай лучше поговорим о драгоценной броши, которую ты подарил этой авантюристке Леньяни пару недель назад… Нет, какой все-таки мороз в гримерке! – Она со стоном облегчения размотала тесные пуанты и сунула отекшие ноги в валенки, всегда дежурившие под столом. – Так плохо этой зимой заклеили мне рамы, сплошные щели… Так что там насчет броши?
Ники смешался:
– Нет-нет, ты все неправильно поняла… – Цесаревич покраснел и фальшиво засмеялся. – Был бенефис Леньяни в чудной «Коппелии», я не мог пропустить… И это был общий подарок, дяди на него скинулись, я почти ничего и не потратил, просто поднес ей эту брошку и всё… – Тут он спохватился: – А откуда ты вообще про эту брошь узнала? Тебя же в тот день не было!
– Это мой театр, – Матильда зябко повела плечами и покрепче закуталась в шаль. – Я знаю всё, что происходит в Мариинском, потому что этот театр – мой. Пусть даже он и выстуженный насквозь, как иглу эскимоса. Система отопления здесь никуда не годится! – Матильда в ажитации вскочила с банкетки – юбка с помпончиками взметнулась ярким вихрем – и подлетела к чугунной батарее под окном: – Ледяная, пожалуйста! Ну а что тут удивляться? Паровые котлы у нас знаешь какие? Корнваллийские! Гигантские, как локомотивы, а тепла от них не больше чем от котенка. Давным-давно эти котлы устарели. А локомобили в машинном отделении? Поверишь ли, всего по двадцать сил имеют…
Ники понятливо кивал, радуясь, что Матильда переключилась на свою любимую тему. Его всегда удивляло, с какой страстью балерина рассуждает о сложных инженерных коммуникациях и как хорошо разбирается в строительстве. Вся в отца! Феликс Кшесинский был не только гениальным танцором, но и отличным хозяйственником.
Однако, вернувшись к зеркалу, Матильда не преминула ревниво поинтересоваться:
– Ну и как тебе «Коппелия»?
Ники откашлялся:
– Прелестная музыка.
– Вот как? Скудноват комментарий от театрального законодателя и почетного гражданина кулис, – Матильда иронично прищурилась. – А что скажешь насчет Леньяни? Как она справилась с ролью нюрнбергской куклы?
– Ты станцевала бы лучше! – уверенно сказал Ники, почти не покривив душой. – Леньяни может и крутит тридцать два фуэте, но во всем остальном ты ее положительно превосходишь.
Матильда нахмурилась:
– Тридцать два? Я уже делаю двадцать фуэте и более. Днем и ночью тренируюсь, верчусь как дервиш каждую свободную минуту – в столовой, спальне, даже здесь, в этой узкой гримерке. Еще немного, и я перекручу эту выскочку Леньяни, заберу у нее «Коппелию»! Так что готовь новую брошку, милый Ники, – для меня!
Матильда вся раскраснелась от ревности – профессиональной и личной. Как же она была сейчас хороша! Шаль упала, открыв точеные руки; черные локоны рассыпались по белым плечам; блестящая цыганская юбка пробуждала в цесаревиче древние инстинкты.
Ники решительно привлек Матильду к себе.
– Брошку, полцарства, что угодно, – бормотал цесаревич, вдыхая запах ее волос, как опиум. – Только будь со мной рядом.
– Я буду – если ты захочешь, милый Ники, – грустно прошептала Матильда. – Но я все время думаю о твоей нюрнбергской кукле.
– Ты опять про Леньяни? – с досадой переспросил цесаревич, распутывая тугие шнурки балетного корсета. – Дела мне нет до нее!
– Я про другую – ну хорошо, назовем ее более точно гессенской куклой, хотя Нюрнберг там совсем рядом…
– Аликс? – Ники расхохотался. На этот раз искренне. – Можешь не беспокоиться. Жду встречи с тетенькой Эллой, чтобы наконец раз и навсегда покончить с этой темой. Я уже и речь продумал. Скажу – хватит с меня ваших фантазий, тетенька. Я сам решу, на ком и когда мне жениться… Ну что это за шнуровка такая! Никак не поддается…
– Оставь, мой милый, – Матильда нехотя высвободилась из его объятий. – Мы же в театре. Наверняка кто-нибудь подслушивает под дверью прямо сейчас.
– Маля, ты меня просто убиваешь, – расстроено сказал цесаревич, без сил падая в истертое кресло у стены. – Если бы я только мог вытащить тебя отсюда! Я дал бы тебе всё, ты бы танцевала только на императорских балах – и только со мной.
– Вот еще! – кокетливо отозвалась Матильда, вернувшись к своему обычному приподнятому настроению. – Балет – это лучшее, что со мной могло произойти. Прости, Ники, но ты на втором месте после его величества Танца. И перестань травить себе душу, воображая нашу свадьбу. Этого никогда не произойдет – будь реалистом, милый!