Роковой перекрёсток
Шрифт:
— Сердобольная слишком! Тоже мне выискалась покровительница овец! Она, видите ли, не будет есть мясо ягненка, потому что его убивают совсем маленьким. Еще немного, и она обвинит меня в том, что я ем детей! Вчера отказалась есть телятину, позавчера — курицу! А я-то чуть свет тащусь на рынок, чтобы купить все самое свежее. И вместо благодарности — одни сплошные обвинения!
— Вы совершенно правы! Я поговорю с Айрис. А пока что сварите ей яйцо всмятку, я обещаю вам съесть двойную порцию вашего…
— Моего рагу из баранины по-наваррски? — просияла Жермена. — Ах, мсье Мори, если бы не вы, я бы уже давным-давно взяла расчет…
— Точно! Навар его фамилия! — воскликнул Виктор, хватая шляпу. — Спасибо вам, Жермена! — крикнул он уже в дверях лавки.
— Ну, что я вам говорила! Опять он умчался обедать в ресторан, — насупилась кухарка.
— Куда вы? — крикнул Виктору вслед Кэндзи, недовольный, что опять остался в лавке один. — Стоило нам в кои-то веки начать серьезный разговор…
— Серьезный разговор? И о чем же?
Кэндзи обернулся. Жермена уже топала вверх по лестнице, а перед ним стояла Айрис и лукаво улыбалась.
Спрятавшись в арку, чтобы хоть как-то укрыться от дождя, Жозеф неотрывно наблюдал за входом в «Ша-Нуар». Наконец появился Виктор с зонтом.
— Простите, что я так задержался. Вы застали мадемуазель Таша?
— Да, она обрадовалась Ронсару и особенно розе.
Они постучали в дверь, и на пороге появился швейцар в серой блузе и с метелкой из перьев. Он окинул посетителей подозрительным взглядом.
— Что вам угодно?
— Здравствуйте! Я журналист, пишу статью о деятелях искусства, которые у вас собираются.
— Сейчас закрыто, приходите вечером, — проворчал швейцар, закрывая дверь.
— Но ведь вечером вы будете заняты и не сможете ответить на мои вопросы.
Дверь вновь широко распахнулась.
— Я? Так вы со мной хотели поговорить? — удивился швейцар.
— Конечно, — заверил его Виктор.
— Тогда другое дело, проходите, только тут не убрано. Минувшей ночью у нас такое творилось: наши посетители схватили случайного прохожего, завернули в скатерть, притащили в Зал стражи и заставили распевать с ними песни…
— Скажите, — перебил его Виктор, — что это у вас за форма?
— Это самый настоящий костюм церковного привратника, — хвастливо заявил швейцар, — набалдашник трости из чистого серебра, а за алебарду мне вообще пришлось выложить целое состояние.
— Ох и эффектно же вы, должно быть, смотритесь! Уверен, лучше вас на эту роль никого не найти, — подыграл Виктору Жозеф.
Швейцар горделиво выпрямился.
— Да, мне уже говорили, что у меня талант. Когда я исполняю «Букет цветов увядших» мсье Поля Анриона, некоторые дамы даже плачут. Вот послушайте, — и он продекламировал:
Вот и увял букет невесты, Так и мы с тобой состаримся вместе, И все равно лицо твое…Жозеф вдруг закашлялся и попросил стакан воды, оборвав чтеца на полуслове. Выполнив просьбу, швейцар прочистил горло и приготовился продолжать декламацию, но Виктор похлопал его по плечу:
— Потрясающе! Прав был Луи Дольбрез, вы отличный чтец!
— Мсье Дольбрез говорил вам обо мне?
— И не он один! Кстати, не подскажете, в котором часу он обычно тут появляется?
— Он приходит, когда ему вздумается. Вот вчера вообще не явился, чем весьма огорчил мсье Сали, ведь если хочешь прославиться, надо все время быть на виду. Если так пойдет и дальше, его место займет кто-нибудь другой — здесь, на Монмартре, знаете, сколько поэтов.
— Похоже, вы тут со всеми знакомы. Я хотел бы взять интервью у некоего мсье Навара.
— Да-да, есть такой, — кивнул швейцар. — Я слышал, он говорил, что часто бывает в доме шестнадцать по улице Круассан, там находится редакция «Эко де Пари».
— Спасибо, вы нам очень помогли! Мы вернемся вечером.
И оба вышли из здания.
— Подождите, вы же так и не сказали, в какой газете работаете!
— «Пасс-парту»! — крикнул Жозеф через плечо.
В этот час народу на улице Круассан было куда меньше, чем ранним утром. Под навесом у подъезда громоздились огромные рулоны бумаги, обернутые провощенной тканью, — вскоре на ней напечатают газеты.
Жозеф вспомнил, как встретился здесь с другом детства и о том, какой сытный за этим последовал обед, и у него потекли слюнки. Вот бы сейчас съесть круассан, или хотя бы яблоко, не говоря уже о жареной картошке… Да разве мсье Легри даст ему спокойно перекусить…
Они подходили к дому номер шестнадцать, в котором размещалась редакция «Эко де Пари», когда их обогнал блондин с моноклем и сигарой.
— Альцест… Алкивиад… — Виктор пытался припомнить его имя. — Нет, Альсид, — и уже громче повторил: — Альсид Бонвуазан!
Молодой человек резко остановился и обернулся.
— Простите, мсье, мы знакомы?
— Меня зовут Виктор Легри, мы с вами встречались в «Мулен-Руж».
— Ах, да, я вас вспомнил, — поклонился тот. — Вы ко мне? Тогда подождите в холле, я буду через пять минут.
Блондин устремился в коридор, в конце которого красовалось окошко с табличкой «касса», и вскоре вернулся с довольным видом.
— Прошу меня извинить, дело в том, что мою статью могли не напечатать, и тогда я остался бы без ужина. А теперь могу даже расплатиться с квартирной хозяйкой. Чем я могу вам помочь?
— Скажите, что вы знаете о некоем Наваре?
— Почти ничего: он пишет обо всем понемногу, кроме медицины, хотя сам читает лекции в Сальпетриер.
— А у вашей газеты есть архив?